Пожирающая Серость - [11]

– Можно ли меня в этом винить?

– Все нормально! – крикнула Нора, на бегу надевая две совершенно разные туфельки. – Я сама его разбужу.

– Ты же знаешь, что это туфельки от разных пар, верно? – поинтересовалась Харпер, улыбаясь младшей сестре. Безграничная энергия Норы перепугала многих нянь, но Харпер любила это ее качество.

Нора надула губки:

– Мне нравится, как они смотрятся.

Прежде чем Харпер смогла ответить, дверь в их комнату распахнулась. На пороге стоял отец, Морис Карлайл, держащий на руках ерзающего малыша Олли.

– Пора завтракать, дети, – сказал он Бретту с Норой. – Я приготовил блинчики.

Бретт с Норой кинулись к двери, и когда Морис отошел, чтобы пропустить их, на его угловатом лице появилась улыбка:

– Дальше я сам.

Обычно утром порядок сборов контролировал отец, поскольку мать Харпер, Лорел Карлайл, часто была в командировках по своим адвокатским делам в соседнем городке. Но Харпер ничего не имела против. Лорел отдавала предпочтение Митси, а любимицей Мориса всегда была Харпер. И она радовалась, что именно он проводил больше времени дома.

Остаток утра прошел как в тумане. Прогулка с Бреттом и Норой к автобусу, усаживание Митси, Харпер и Сета в разбитый автомобиль отца, грохочущая дорога в школу Четверки Дорог. Сет резко остановил машину посреди двух парковочных мест и направился прямо к лентяям, которые каждое утро тусовались за школой и курили сигареты. Через секунду упорхнула и Митси, встряхнув рыжими волосами.

Харпер шла медленнее, крупная сумка оттягивала плечо. Толпа впереди разделилась на две части, инстинктивно обходя скамейку, где в окружении своих почитателей сидели Готорны. Широкие плечи Джастина выделялись из толпы, тонкая голубая ткань футболки натянулась, когда он повернулся к Мэй и рассмеялся. Утренний свет превратил его светлые волосы в волны расплавленного золота, а медальон на запястье сиял кроваво-алым.

В Четверке Дорог чтили потомков основателей, но любовь города к Джастину была больше, чем просто дань уважения его семье. Он тепло приветствовал каждого встречного, а некоторых избранных даже хлопал по плечу. Отходя от него, люди выглядели одурманенными, словно долго смотрели на солнце.

Но в Харпер его тщательно отрепетированная улыбка пробуждала только ярость, как точильный камень, заостряющий лезвие меча.

После несчастного случая она считала себя разочарованием. Но отец велел ей использовать слово «выжившая» – и Харпер прислушалась. Нет смысла бичевать себя за провал ритуала. Ее злость предназначалась Готорнам, которые решили, что она ничто, когда Харпер вернулась из Серости без своих сил. И персонально Джастину Готорну, который отверг их дружбу длиною в жизнь, встав на сторону матери вместо того, чтобы поддержать подругу.

– Трус, – пробормотала девушка, пробираясь через толпу.

Харпер пришла в кабинет первой. Заняла свое место, на котором сидела с девятого класса. Постепенно начали прибывать одноклассники, большинство – только после второго звонка.

В школе Четверки Дорог было всего пятьдесят семь выпускников. Все они были знакомы друг с другом с младенчества, и хотя Харпер чувствовала на себе взгляды учеников, с ней никто не здоровался. Впереди сплетничали Лия Рейнс и Сюзетт Лэнхэм; они были лучшими подругами, которые с недавних пор начали встречаться и уже были номинированы на лучшую пару класса для выпускного альбома. Энни Мур занял место справа от нее, а Сё-Цзинь Парк и Кэл Гонзалес сели рядом, оживленно обсуждая команду по бегу.

Харпер привыкла, что ее избегали. После несчастного случая никто не знал, как с ней общаться. Поначалу она считала, что дело в травме. Харпер приняла решение не надевать протез; ее семья не могла себе позволить миоэлектрический, а косметический ей не хотелось. Все знали, что с ней произошло; они бы пялились в любом случае. Но виной косым взглядам и неловким беседам была не рука. Никто из Четверки Дорог не находился в Серости больше пары часов. Харпер пробыла там четыре дня.

До нее доходили слухи, что Серость навсегда ее изменила; что ее отпустили лишь потому, что Зверь позволил этому случиться; что она основатель, которого превратили в шпиона; монстр, затаившийся в теле девочки-подростка. Все это не более чем сказки. Но Харпер знала, что некоторые люди предпочтут сказку правде.

Она возилась с пеналом, когда вошел Джастин. Половина класса выкрикивали приветствия, пока он шел в глубь кабинета, как всегда, в сопровождении Айзека Салливана – своей фланелевой тени.

Айзек никогда не был расположен к ней, хотя их всю жизнь сводили вместе, как и всех детей основателей. И эти чувства были взаимными. После того как Харпер заставили прекратить общение с Джастином, Айзек Салливан занял ее место. Она понимала, что не должна обижаться на Айзека, что он живое доказательство того, как легко было Джастину найти ей замену, но все равно его недолюбливала.

И Харпер испытала мелочное удовольствие, заметив, как одноклассники кривятся, когда Айзек проходит мимо. Люди смотрели на Джастина, потому что он заслужил их уважение. А на Айзека – потому что он заслужил их страх.

Еще три года назад она была с ними, приходила с опозданием, смеялась над глупыми шутками Джастина и садилась на задний ряд. Харпер гадала, было ли Джастину трудно делать вид, словно они незнакомы. Наверное, нет. По крайней мере, не так, как ей. Он первый начал вести себя так, будто ее не существует, как только она перестала быть полезной. А значит, на самом деле между ними никогда ничего и не было.