Пожиратели тьмы: Токийский кошмар - [23]

Мужчина азиатской внешности и неопределенного возраста усаживал клиента за один из столиков, на котором стоял замысловатый стеклянный сифон с водой. Приносили ведерко со льдом, пару металлических щипцов и широкий графин с виски – приспособления и ингредиенты для приготовления мидзувари, смеси виски с водой, традиционного напитка «белых воротничков». Несмотря на признаки роскоши – кожаная дверь, официанты и бармен в черных галстуках-бабочках, – настоящим шиком здесь и не пахло. Виски в графине был дешевым и отвратным, синтезатор – примитивным и работающим через раз, сифон, которым владельцы силились впечатлить гостей, с трудом выдавливал каплю воды. Клуб пытался создать обстановку томной роскоши, однако выглядел скорее простецким, чем изысканным, с унылой претенциозностью лаунжа второго класса на недорогом круизном лайнере, убыточного казино в Лас-Вегасе или английского сельского клуба 1970-х. Казалось, вот-вот появится официант с блюдом кубиков ананаса и чеддера, проткнутых шпажками.

Но заведение находилось в Японии, и для местных обладало магической привлекательностью. А причина этой привлекательности размещалась за двумя столиками у бара: иностранные хостес, причем большинство, хоть и не все, европейской внешности.

– Место было довольно мрачное и вызывало странные чувства, – рассказывал Хадзимэ Имура[10], издатель, который пару раз заходил в «Касабланку», когда там работала Люси. – Там царила атмосфера тайны и недосказанности. Зал темный, в черных и синих тонах, темные столы со стульями. Слишком горластый певец с Филиппин. Хозяин среднего возраста, несколько официанток, возможно, филиппинок или азиаток. Около десяти девушек-хостес разного цвета кожи – европейки, израильтянки или вроде того.

Когда клиент принимал свою дозу мидзувари, менеджер подавал сигнал сотрудницам-иностранкам за столиком. Две из них поднимались и подходили к клиенту, и начиналось обслуживание.

Что именно подразумевала должность хостес? Для западных ушей определение звучит неестественно и почти неприлично, едва ли лучше «эскорта», – оно наводит на мысли о дешевых духах и грязных подвалах в Сохо или на Таймс-сквер.

– Мы просто в осадок выпали, когда услышали, – призналась Сэм Берман, которой Люси позвонила через несколько дней после прилета в Токио. – Что значит «хостес»? Мне показалось, Люси немного нервничала во время нашего разговора. Думаю, ей было неловко, потому что раньше она говорила нам одно, а на деле оказалось совсем другое, и мы забеспокоились. А она меньше всего хотела тревожить родных.

Софи полагала, что в обязанности сестры входило «улыбаться гостям и смеяться над их глупыми шутками. Никаких: „Покажи сиськи“ и „Сколько берешь за час?“. Это совсем другое». Впоследствии, когда вопрос о сути профессии хостес стали обсуждать в британских бульварных газетах, Софи придумала объяснение для скептически настроенных журналистов: «Единственное отличие между обслуживанием в „Бритиш эйруэйз“ и в „Касабланке“ – это высота».

Месяцы спустя Тим Блэкман получил длинное душевное письмо от одного милого пожилого джентльмена по имени Ихиро Ватанабэ[11], постоянного клиента «Касабланки». Он выражал свою обеспокоенность исчезновением Люси и пояснял: «Этот клуб совсем не такой, каким его описывает недобросовестная пресса, которая питается вульгарными сплетнями и опирается только на беспочвенные домыслы. Работа вашей дочери заключалась лишь в том, чтобы зажечь клиенту сигарету, смешать для него виски с водой, спеть вместе в караоке и поддерживать беседу. Вот и все и ничего больше, именно так, как она говорила матери: „Что-то вроде официантки“. – И дальше японец добавлял аккуратным почерком: – Я пишу не для того, чтобы самому покрасоваться, я действительно хочу защитить честь вашей дочери!»

И Ватанабэ в общем и целом говорил правду.

Клуб открывался в девять. Перед открытием в узкой раздевалке красились, снимали джинсы и футболки и переодевались в платья по двенадцать, а то и по пятнадцать девушек. Они приезжали со всех уголков мира, хотя летом 2000 года преобладали британки: Люси с Луизой и Мэнди из Ланкашира с Хелен из Лондона, а также Саманта из Австралии, Ханна из Швеции, американка Шэннон и румынка Оливия. В клубе работали трое мужчин: Тэцуо Ниши, менеджер, пятидесятилетний мужчина с оспинами на лице, Кац, японец-бармен, и филиппинский певец, чье имя никто не мог вспомнить. Кац и Ниши решали, каких девушек отправить к клиенту, стратегически распределяя хостес между столиками. Они же кратко инструктировали их насчет обязанностей. В основном речь шла о запретах: не допускать, чтобы клиент сам наливал себе виски или прикуривал сигарету. А главная задача сводилась к беседам.

Однако все было не так просто, как кажется. Мало кто из хостес мог сказать по-японски что-нибудь кроме «да, спасибо» и «простите», и, хотя не говорящий по-английски клиент вряд ли зачастил бы в «Касабланку», уровень языка у гостей был очень разным. Для кого-то несколько часов с хостес-иностранкой служили чем-то вроде урока английского. Некоторые даже делали заметки, и о непринужденной беседе, какую обычно завязывают с незнакомым человеком, не шло и речи. Но спорить с клиентом, возражать ему или оставлять его одного не дозволялось. Журналистка Мо Хайдер, тоже подвизавшаяся хостес, сравнивала работу с тем, когда «приходится любезничать с коллегой, который тебе не очень-то интересен. Я спрашивала, где они работают, что делают в Токио. Я льстила им, мол: „Какой у вас красивый галстук“. И многие галстуки мне действительно очень нравились!»