Пожиратели тьмы: Токийский кошмар - [126]

И дело не только в неумении подобрать искренние слова для Софи. Невероятное внешнее сходство девушки с погибшей сестрой стало в последние годы особенно заметным и создавало жуткое впечатление, что перед тобой покойница.

Софи заметила страх окружающих, и гнев на их несправедливое отношение – разве она заслуживает наказания из-за сходства с сестрой? – только усилил ее одиночество. Она и так слишком долго чувствовала себя призраком и не желала видеть ужас в глазах других. Через два года после смерти Люси Софи осознала, что перешагнула страшный порог: по числу прожитых лет она обогнала собственную старшую сестру. Но ей было некому рассказать, какие чувства это вызывает и какая скорбь наполняет душу.

В сентябре 2007 года Токийский окружной суд закрыл дело о клевете, возбужденное против меня Обарой. Он подал апелляцию в высшие инстанции, где через восемь месяцев ему также отказали. Возможно, Ёдзи и не рассчитывал выиграть: вероятно, смысл заключался не в том, чтобы доказать свою правоту, а в стремлении заставить меня поволноваться и потратить время и деньги на бумажную волокиту. Японские суды, разбирающие дела о клевете, не требуют с проигравшего истца возмещения судебных издержек. «Тайме» потратила на услуги адвокатов 60 тысяч фунтов.

Я был не единственным, против кого Обара выдвигал обвинения. Он подал в суд и выиграл возмещение ущерба у нескольких японских еженедельных изданий, а также у журнала «Тайм», который в 2002 году допустил ошибку в статье, сообщив, что подозреваемый связан с якудза. Как мог банкрот позволить себе столь дорогостоящие мероприятия и содержание свиты адвокатов, частных детективов, администраторов сайта и издателей, не говоря уже об огромных расходах на выплаты «денег соболезнования»? Ответ – его семья. Контроль над имуществом Обары перешел к родственникам, включая мать, Кимико, которой перевалило за восемьдесят. Именно они либо их агенты щедро оплачивали юридические услуги. Я слышал, что Кимико все еще проживает в доме, где вырос Обара. Младший из ее сыновей Косе Хошияма также остался в Осаке, где работал дантистом, всячески избегая журналистов. Был и третий брат, честолюбивый писатель, который называл себя Эйсё Кин. Никто из членов семьи Ёдзи ни разу не появился в суде и не дал ни одного официального интервью; даже адвокаты Обары лишь выписывали родственникам счета, а общались с ними мало и очень редко. И я отправился на скоростном поезде из Токио в Осаку на поиски семьи Ким-Кин-Хошияма.

На станции я взял такси компании «Кокусай такусии» – «Международное такси», которая все еще принадлежала Кимико. На ней семья и заработала себе состояние. Сначала я отправился туда, где Обара собирался построить башню в стиле «экономического бума», и обнаружил пустую многоэтажную парковку. После я отыскал первое жилье Кимов – старый домик в переулке, отходящем от торговой улицы в бедном районе. Он также пустовал; за углом стоял один из семейных салонов патинко – темный, с закрытыми ставнями. Оттуда я отправился в богатый спальный район Китабатакэ, где все еще остались традиционные японские дома, окруженные высокими стенами из кирпича, обмазанного глиной, с тяжелыми воротами и черепичной крышей. У одного из таких зданий висела табличка с именем матери Обары. Я позвонил по домофону, и после долгого ожидания откликнулась пожилая женщина.

– Госпожа Ким? – уточнил я.

– Ее здесь нет, – ответил слабый голос.

– Вы не госпожа Ким?

– Я домработница.

– А когда вернется хозяйка?

– Не знаю.

Я не сомневался, что говорю с самой матерью Обары.

Уже отойдя от дома, я заметил, что из его калитки вышел человек под пятьдесят в белой мятой рубашке навыпуск и черных брюках. Он нес два полиэтиленовых мешка с мусором или грязным бельем и двигался быстрым шагом, устремив взгляд вперед. Я понял, что передо мной Эйсё Кин.

– Господин Кин! – окликнул я его и поспешил вдогонку. – Господин Кин, можно с вами поговорить?

Мужчина помедлил и обернулся, но, когда я представился, он тут же взорвался. Я привык к тому, что присутствие репортера мало кого радует, но реакция Эйсё Кина превзошла все ожидания. Он взбеленился в один миг, без всякой прелюдии или постепенно растущего раздражения. Как только я протянул визитку и назвал свое имя, он буквально обезумел.

– Я издатель! – заорал он ни с того ни с сего. – Прочтите мои книги!

– Да, господин Кин, я читал ваш рассказ о корейце и глухих юношах, – кивнул я. – Он показался мне интересным. Можно с вами поговорить?

– Я не видел брата тридцать лет, – отрезал он. – Если вы опять попадетесь мне на глаза, я приму известные меры. Не желаю, чтобы вы ко мне приближались. – Эйсё Кин остановился, поставив мешки на тротуар, и продолжал кричать, выпучив глаза и тыча в меня пальцем: – Если девицы приезжают в чужую страну и идут за парнем, причем совершенно не привлекательным, в его квартиру, – о чем это говорит? Зачем ей так поступать?

– Ну не знаю, мистер Кин. Если вы имеете в виду Люси Блэкман, она решила, что Обара хочет сделать ей подарок.

– Вы тупица! – рявкнул он и продолжил свой путь с мешками, поглядывая на меня через плечо, пока я пытался его догнать. – Это абсурд. Занялись бы серьезными вопросами, а не всякой ерундой. Как насчет глобального потепления?