Пожиратели таланта. Серебряная пуля в сердце - [11]

Он открыл глаза. Белый потолок. Тишина. Он лежит в своей комнате на кровати. На несвежем белье. Кто бы постирал… Кто бы пропылесосил… Кто бы сварил кофе или принес ему чистые носки хотя бы.

Вся его счастливая жизнь постоянно откладывалась на потом. И это его прекрасное будущее всегда рисовалось ему, конечно же, не в виде тесной квартиры с обоями в цветочек, с продавленной тахтой, в центре которой на фланелевой пеленке гукает его первенец, в то время как жена гладит распашонки (что представляло собой зрительную кальку жизни его родителей и его самого в детстве), а почему-то в образе белой террасы, залитой солнцем, и прекрасной женщины, сидевшей в кресле с закрытыми глазами и курившей сигарету. Декорации его мечты носили явно средиземноморский и, несомненно, дерзкий характер, и где-то поблизости от этой террасы, в недрах большого белого дома, который еще не придумался до конца из-за его скудоумия, располагались призрачные кухни и столовые с накрытыми столами, с полными хорошей выпивки барами, с широкими кроватями, с прозрачными окнами, открывавшими вид на голубое море. Где-то в его подсознании существовала, лоснясь жирными дорогими боками и хромированными деталями, машина, она прямо-таки сияла под испанским ли, итальянским ли жарким солнцем и грела его душу.

И все это было очень даже близко, возможно, реально, если бы не эта сука, эта рыжая, эта оранжевая тварь, по пьяни согласившаяся принять участие в этой подлости, в этой грязной и опасной авантюре, затеянной такой же идиоткой, как и она сама. Возможно, она поначалу и ведать-то ничего не ведала о том, что творит ее подружка. Просто отвлекла второго лишнего, то есть его, позволила ему умыкнуть себя, тепленькую, из ресторана в гостиничный номер, уложить в койку, зная о том, что за все за это подружка отстегнет ей приличную сумму. То есть, по сути, ей и делать-то ничего не пришлось. Просто провела дамочка чудный вечерок с шампанским и икоркой, переспала с молодым парнем (правда, этот момент на самом деле он почему-то не помнил, может, и не было ничего?!), да и заработала себе на «двушку» в Заводском районе.

А утром, ополоснув мордочку и почистив гнилые зубки в гостиничном номере, она выскользнула оттуда, чтобы встретиться с подельницей.

У него кулаки сжимались, когда он представлял себе, как эти две твари выбегают, цокая каблуками, на крыльцо гостиницы, как сбегают по ступенькам, садятся в приготовленную еще с вечера машину, как бросают сумку, набитую деньгами, на заднее сиденье машины и… Машина. «Ока»! Язык не поворачивается назвать эту таратайку машиной. Не зря же народ метко прозвал ее «капсулой смерти». И покатили девчонки, как им казалось, на море. У каждой в кармане – по железнодорожному билету Саратов – Адлер. Вот только одна из них, маникюрша, до моря так и не доехала, она и сама-то не знала, что в другом ее кармане был еще один билет: Жизнь – Смерть. А эта, рыжая, и денежки прибрала, и на море съездила… Только вот не в Адлер покатила, а махнула на Средиземное море.

Налегке. Без багажа, разве что с дамской сумочкой, в которой лежали несколько драгоценных банковских карт – и украденное чужое будущее.

Сидела в самолете, немея от внезапно обрушившегося на нее счастья, и благодарила бога за то, что не пострадала в аварии. Что столб, в который врезалась на полном ходу машина, убил не ее, а подружку. Ту самую подружку, которая все это и затеяла, придумала и провернула. И которая должна была забрать себе девяносто девять процентов украденного.

Но повезло этой рыжей гадине.

Самолет, аэропорт, отель, прогулки по Парижу, покупки в дорогих магазинах, ужины в шикарных ресторанах… Такси. Море. Снова отель. Пляж. Ресторан. Знакомство с мужчиной… Ее туманные и очень опасные намеки – на ее принадлежность к высшему, золотому сословию… Конечно, с такими-то деньжищами!

Возможно, что она ездила во Францию, чтобы присмотреть себе дом или квартиру. И вернулась, чтобы решить вопрос с визой, уладить какие-то свои дела, привести в порядок все то, что составляло ее прежнюю жизнь здесь, в этом казавшемся уже недостойным ее городе.

Он встал, босиком прошел в кухню, открыл холодильник и счастливо вздохнул, обнаружив там забытую с вечера банку пива. Привычным движением открыл ее, наслаждаясь сочным звуком хлопка, отпил несколько первых жадных глотков. Пиво было ледяным, обжигающим.

Нехорошая, липкая мысль пришла к нему – о том, что убитая им женщина была невиновна. Вряд ли она, увидев его в ресторане и сразу же узнав, не испугалась бы.

Напротив, она улыбалась ему, как он теперь вспоминал – все поминутно вспоминал, – хохотала, казалась счастливой и рассказывала о том, как хорошо ей было во Франции, откуда она только что вернулась.

Если она была подельницей маникюрши, присвоила себе все деньги и укатила в Париж, то, встретив одного из двух человек, кого они с подружкой ограбили, она должна была не то что испугаться, а вообще умереть от страха. Или, во всяком случае, сделать вид, что она его не узнала, а то и вовсе быстренько сбежать из ресторана, чтобы только не сталкиваться с ним нос к носу.

На самом же деле все произошло наоборот. Когда он подсел к ней, она заулыбалась, маленькие глазки ее часто-часто заморгали, как если бы она по-женски, приятно так заволновалась, вспоминая их любовь в гостиничном номере, шутки, смех… (И вновь его охватило сомнение, его память почему-то рисовала картинку, где эта баба ходила туда-сюда в каком-то жутком платье, и ни одного сексуального воспоминания.)