Пожиратели крови - [22]

Акалель любил говорить с людьми наедине. Поначалу негр не замечал сопровождавшего принца пленника, но сейчас ветер переменился и дул как раз со стороны ягуара. Акхан видел, как дагомеец напрягся всем телом и вытянул шею вперед. Забыв о присутствии командующего, он двинулся к тольтеку. Пленный тоже встал и развернулся в сторону приближающегося негра. Застыв на некотором расстоянии друг от друга, они медленно пустились кружить, потягивая носами воздух. До Акхана долетали странные урчащие звуки, похожие на приглушенное рычание. Казалось, что противники готовы броситься в схватку, но их что-то удерживает от последнего прыжка. Наконец, они разошлись, и негр вернулся к командующему. Его лицо едва уловимо изменилось, сейчас он действительно напоминал хищную кошку. Ноздри дагомейца недовольно раздувались.

— Они все такие? — спросил он, тяжело переводя дыхание.

— Не знаю. — растерянно пожал плечами принц. — Вернее… думаю, что этот один. А что?

Митуса тревожно взглянул на командующего.

— Акалелю не следует держать его при себе, если, — негр помедлил, — если он неуверен в его преданности.

— Какая преданность может быть у врага? — досадливо отмахнулся принц. — Я рад, Митуса, что ты принял мое предложение. Если хочешь, я оставлю тебе этого тольтека в лагере, чтоб ты мог лучше узнать…

Негр отступил на шаг.

— Да спасут меня боги! — он ощерил свои остро отточенные зубы, — У нас есть поговорка: два зверя не лежат под одним деревом. И вам, акалель, советую быть осторожным: у кошки не бывает хозяина.

Акхан усмехнулся. Он давно знал это о своем пленнике. Между ними сложились странные отношения. Тольтек держался в высшей степени необычно. Из всех рабов замечал только Варда, но и с ним вел себя так, словно толстяк был его слугой. Мог кинуть ему на руки грязный плащ или знаком потребовать воды вымыть руки. Было видно, что «ягуар» привык командовать. Его властное лицо и уверенные манеры доказывали, что он не простой воин. Но заставить пленного говорить было невозможно. Он привязался к Варду в благодарность за то, что тот вылечил его, но однажды, когда толстяк, суетясь возле стола, случайно встал на тень тольтека, ягуар пришел в такую ярость, что чуть не убил несчастного тяжелым деревянным табуретом. Акхану пришлось напомнить забывшемуся было пленному, кто в доме хозяин.

2

Измучившись за день от жары, Акхан молча лежал на голой кипарисовой кровати, опершись рукой о костяной подголовник. Вечерело. На улице слышалось тихое позвякивание тимпанов, сопровождавшее возвращение процессии маленьких кой с дворцовых работ в свои покои. За стеной Вард и пленный ягуар играли в сенет, со стуком передвигая золотые фигурки кошек и шакалов по черной эбеновой доске. Тур шел на финики, старина Вард проигрывал и страшно кипятился. Тольтек же, судя по сосредоточенному хрусту, грыз плоды вместе с костями и как всегда невозмутимо хранил безмолвие. Благодарение богам, хоть кто-то умеет молчать!

«Надо будет посоветовать Ваду напоить его после игры холодной водой, — усмехнулся принц, — пусть живот скрутит». Но говорить это сейчас акалелю было лень. Акхан вздохнул и повернулся на другой бок. Солнце садилось быстро и сумерки вступали в комнату вместе с новым, уже ночным щелканьем оживающих после дневной жары птиц. Вард внес курительницы с благовониями и зажег масляные светильники. Читать не хотелось.

Принц любил лежать с закрытыми глазами и погружаться в теплые, порой очень странные картины, не имевшие ничего общего с реальностью. У него была хорошая память, и стихи сами собой всплывали в голове.

Всех безымянных ночь-бродяга

Зовет в свой угол на покой,

И только Месяц бедолага

Никак не попадет домой…

Слабая улыбка тронула губы Акхана. «Кими, милый Кими. Как он любит писать про ночь. А ведь сам, небось, спит без задних ног. Всегда был примерным мальчиком, ни разу не ходил гулять после первой стражи. — принцу стало смешно. — Зато он всегда внимательно слушал про твои похождения, — укорил себя акалель, — поэту не обязательно все пробовать самому. Ты гулял за двоих. И что? Ни одной строчки». Он лгал. Когда-то очень давно, еще молодым офицером в Иссе Акхан тоже писал, и смешно вспомнить, кому были посвящены его неуклюжие сеоктали. Уличной флейтистке из бродячего лемурийского балаганчика. Однажды, ради ее удовольствия, принц прошелся на руках до самого порта и опустился перед ней на колени со словами: «Ну что, гожусь я тебе в мужья?» Ци-Ли захлопала в ладоши и, мило коверкая атль, произнесла: «Годишься, я забираю тебя из рода Тиа-мин, будешь ходить со мной по базарам!» Это была их последняя встреча, наутро корабль Акхана отплывал домой, и не в правилах белых атлан было вспоминать то, что больно.

Луна белей, чем воск таблички,

Давно стесалось острие,

И я, скорее по привычке,

Царапаю лицо твое.

Да, он еще много лет машинально выводил костяной палочкой нежный профиль Ци-Ли на дощечке для письма…

Вдалеке снова приглушенно зазвучали тимпаны. Маленькие кои отходили ко сну. Их покои были не так уж и далеко. Акхан поднялся на локтях. Он попытался поймать за хвост промелькнувшую в голове мысль. «Как это раньше не приходило мне в голову? — он сел на кровати. — Не так уж я и устал для ночной прогулки». Акалель почувствовал, как его тело само собой напряглось. «Пожалуй, стоит попробовать». Акалеля охватила шальная веселость. Порой принц сам поражался, как быстро он может перейти от созерцания к действию. «Мне уже давно следовало там побывать.