Пожар на Хайгейт-райз - [8]

Внешность же самого Эймоса Линдси оказалась в высшей степени английской – короткого роста, коренастый, с седыми волосами, и все же совершенно не такой, как Паскоу. Если последний по сути своей был идеалист, склонный все время обращаться ко временам европейского средневекового рыцарства, то Линдси был человеком неутолимого и неразборчивого любопытства, при этом наплевательски относящийся к истеблишменту, ко всем нормам и правилам, что наглядно демонстрировали мебель и украшения в его доме. Его мысли явно блуждали где-то далеко, их больше привлекали тайны дикого и непознанного. Кожу его испещряли глубокие морщины – явное свидетельство ярости тропического солнца. Глазки маленькие и хитрые – глаза реалиста, а не мечтателя. Весь его облик свидетельствовал о здоровом чувстве юмора, особенно по отношению к абсурдностям жизни.

Но сейчас Линдси был весьма мрачен и встретил Питта и Мёрдо у себя в кабинете, не воспользовавшись гостиной.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он. – Доктор Шоу в гостиной. Надеюсь, вы не станете засыпать его кучей идиотских вопросов, на которые может ответить кто угодно другой.

– Не станем, сэр, – уверил его Питт. – Может быть, вы сами ответите на некоторые, прежде чем мы встретимся с доктором?

– Конечно. Хотя не могу себе представить, что, по-вашему, можно от нас узнать. Но раз вы оказались здесь, то, видимо, полагаете – несмотря на всю несостоятельность такого предположения, – что это каким-то образом связано с чем-то уголовным. – Он пристально уставился на Питта. – Я лег спать в девять; я рано встаю. Я ничего не видел и не слышал, равно как и мои домашние слуги. Я уже расспрашивал их, потому что, вполне естественно, они были встревожены и обеспокоены поднявшимся ночью шумом и пожаром. Я не имею ни малейшего представления, что это была за личность, которая могла преднамеренно устроить такое, и какая здравая причина могла за этим стоять. Однако мозги человека могут свихнуться самым неожиданным образом или поддаться любому самообману.

– Вы хорошо знаете доктора и миссис Шоу?

Линдси ничуть не удивился такому вопросу.

– Я хорошо его знаю. Он один из немногих местных обитателей, с которыми мне легко общаться. Человек открытых взглядов, не закостеневший в древних традициях, как большинство здешних жителей. Человек мудрый, интеллигентный, большого ума. Это не самые широко распространенные качества – и не всегда ценимые.

– А миссис Шоу? – продолжал расспрашивать Питт.

– Ее я знал не так хорошо. Да это и невозможно, конечно. Ведь нельзя обсуждать с женщиной те же проблемы, что обычно обсуждают с мужчинами. Но она была превосходная женщина: здравомыслящая, способная сочувствовать и сопереживать, скромная, но без елейности, никакого вздора, никакой лжи. Женщина самых высоких достоинств.

– А как она выглядела?

– Что? – Линдси явно был удивлен. Потом его лицо сморщилось, на нем появилось какое-то комическое выражение – этакая смесь юмора и неуверенности. – Ну, это дело вкуса, я полагаю. Темноволосая, правильные черты лица. Но тяжеловата в… – Он покраснел и руками изобразил в воздухе нечто малопонятное. Питт решил, что Линдси хотел таким образом описать изгиб бедер, если бы его не остановило чувство неуместности подобного. – Красивые глаза, мягкая в обращении, умная, интеллигентная. Звучит прямо как описание лошади… прошу прощения. Красивая женщина, таково мое суждение. И ходила она красиво. Вы, конечно же, еще побеседуете с сестрами Уорлингэм, это ее тетки; Клеменси была немного похожа на Селесту, но не на Анжелину.

– Благодарю вас. Может, теперь нам следует поговорить с доктором Шоу?

– Конечно. – И он, не произнеся больше ни слова, повел их в холл, а затем, предварительно постучав, открыл дверь в гостиную.

Питт не обратил никакого внимания на замечательные антикварные предметы на стенах – его взгляд немедленно привлек мужчина, стоявший возле камина. Его лицо было лишено какого-либо выражения чувств, но тело напряглось, словно в ожидании некоего действия или потребности в таковом. Услышав щелчок дверного замка, он обернулся, но в глазах его не вспыхнуло никакого интереса, появилось всего лишь осознание неизбежного долга. Кожа у него была бледная от переживаний, губы плотно сжаты, вокруг глаз – красные пятна от бесконечного вытирания. Черты лица свидетельствовали о сильном характере, и даже такая ужасная потеря, да еще и при столь жутких обстоятельствах, не могла стереть ни отпечатка ума и интеллигентности, ни язвительности сильной личности, о которой Питт уже так много слышал от других людей.

– Добрый вечер, доктор Шоу, – поздоровался с ним Питт. – Я – инспектор Питт с Боу-стрит, а это – констебль Мёрдо из местного участка. Сожалею, но мне необходимо задать вам несколько не совсем удобных вопросов…

– Конечно, – перебил Шоу его объяснения. Как говорил Мёрдо, он служил полицейским хирургом и все понимал. – Задавайте свои вопросы. Но сперва скажите, что вам уже известно. Вы уверены, что это поджог?

– Да, сэр. Невозможно представить, что пожар начался одновременно в четырех разных местах, причем ко всем им имеется доступ снаружи, а никаких причин в самом доме для этого не было – ни искры из камина, ни упавшей свечи в спальне или на лестнице.