Пожалуйста, позаботься о маме - [7]

— Моя бедная старшая сестричка!

— Почему они так поздно обнаружили болезнь?

— Она не ходила к врачам.

Навещая сестру, мама приносила ей кашу и пыталась заставить ее проглотить хоть ложечку. Ты терпеливо выслушивала по телефону мамины рассказы об очередном посещении сестры:

— Вчера я навещала твою тетю. Я сварила кашу из кунжута, и она с аппетитом покушала.

Ты была первой, кому она позвонила, когда тетя умерла.

— Моя сестра умерла.

Ты молчала.

— Необязательно приезжать, ты и так слишком занята.

Даже если бы мама этого не сказала, ты не смогла бы приехать на похороны, потому что должна была закончить срочную работу. Хун Чол ездил на похороны и сообщил тебе, что очень беспокоился за душевное состояние мамы, но она совсем не плакала и отказалась ехать на кладбище.

— Правда? — недоуменно спросила ты. Хун Чол заметил, что ему это тоже показалось странным, но он не мог отказать ей в этой просьбе.

В тот день, под навесом, мама с лицом, искаженным болью, призналась тебе, что не могла даже плакать после смерти сестры.

— Почему? Тебе не стоило сдерживаться, — сказала ты, с облегчением замечая, что она постепенно становится той мамой, которую ты знала, хотя ее голос звучал абсолютно безучастно.

Мама тихо закрыла глаза.

— Я разучилась плакать.

Ты не нашлась что ответить.

— И потому моя голова болит так сильно, словно вот-вот взорвется.

Послеполуденное солнце грело твою спину, а ты пристально вглядывалась в мамино лицо, словно впервые видела ее. У мамы головные боли? Настолько сильные, что она даже плакать не может? Ее темные глаза, которые всегда были блестящими и большими, как глаза коровы, которая вот-вот принесет потомство, теперь были скрыты морщинистыми мешками. Ее бледные пухлые губы высохли и потрескались. Ты взяла ее руку, которую она бессильно уронила на лежак, и положила ей на живот. Ты разглядывала темные веснушки на ее ладони, отмеченные нелегким трудом, сопровождавшим ее всю жизнь. Теперь ты уже не могла с легкостью сказать, что хорошо знала маму.

Когда дядя был жив, он каждую среду навещал маму. Тогда он только вернулся в Чонгап после долгих скитаний по стране. Для его приходов никогда не было особых причин, он просто заезжал во двор на велосипеде, виделся с мамой и тут же уезжал. Иногда он даже не заходил в дом, а кричал от ворот: «Сестра! Как поживаешь?» И прежде чем мама успевала выйти во двор, он сообщал: «Я уже уезжаю!» — разворачивал велосипед и исчезал так же внезапно, как и появился. Насколько тебе было известно, мама и ее брат были не очень близки. Еще до твоего рождения дядя взял в долг у твоего отца немалую сумму денег, да так и не отдал их. Время от времени мама с горечью об этом вспоминала. Она говорила, что из-за твоего дяди всегда чувствовала себя виноватой перед отцом и его сестрой. И хотя это был долг твоего дяди, мама так и не смогла смириться с мыслью, что он не вернул его. Прошло лет пять, а от дяди не было никаких известий, и мама частенько говаривала:

— Интересно, и как там сейчас поживает твой дядя? — В такие моменты ты не могла понять, беспокоится ли мама о нем или по-прежнему обижается на него.

Однажды мама услышала, как кто-то распахнул калитку и вошел со словами: «Сестра, ты дома?» В этот момент ты с мамой на кухне ела мандарины, и она вдруг вскочила и сломя голову выбежала из дому. Все произошло слишком быстро. Кто мог так взволновать ее? Сгорая от любопытства, ты поспешила следом. Мама замерла на крыльце, не сводя глаз с калитки, а затем крикнула: «Брат!» — обращаясь к человеку, стоявшему на улице. Неожиданно она помчалась ему навстречу, не обращая внимания на свои босые ноги. Это и был твой дядя. И мама, подбежав к нему, стала бить его в грудь кулаками и кричать: «Брат! Брат!» Ты наблюдала за ними с крыльца. Впервые ты слышала, чтобы мама кого-то называла братом. Рассказывая о брате, мама всегда говорила «твой дядя». Ты не понимала, почему тебя так удивило, что мама подбежала к дяде и восторженным тоном назвала его братом, ведь ты всегда знала, что у тебя есть дядя. Ты поняла, как это здорово, что у мамы тоже есть брат! Иногда ты посмеивалась про себя, вспоминая тот день, когда твоя уже немолодая мама спрыгивала с крыльца и неслась через двор навстречу дяде с криком: «Брат!», словно маленькая девочка. Этот новый образ мамы прочно засел в твоих мыслях. Ты не понимала, почему потребовалось столько времени, чтобы осознать нечто столь очевидное. Для тебя мама всегда оставалась мамой. Тебе никогда не приходило в голову, что когда-то она тоже делала первые шаги, а потом ей тоже исполнялось три, двенадцать, двадцать лет. Мама всегда оставалась мамой. Она мамой родилась. До тех пор пока ты не увидела, как она мчится навстречу дяде, у тебя и мысли не возникало, что она живой человек и способна на чувства, которые ты сама испытываешь к своим родным братьям. Это осознание принесло озарение, что и у мамы когда-то было детство. С этого момента ты иногда думала о маме как о ребенке, о девочке, о девушке, как о новобрачной, как о матери, которая только что подарила тебе жизнь.

Ты не могла оставить маму и вернуться в город после того, что увидела. Отец уехал в Сохо с какими-то людьми из Регионального центра поддержки корейского традиционного театра. Он собирался вернуться домой только через два дня. А мама хотя и пришла в себя после ужасного приступа головной боли, но сильно ослабела и не могла ни выдавить из себя улыбку, ни тем более заплакать. Она даже не поняла, зачем ты предлагаешь ей поехать в больницу. Когда ты вела ее в дом, она ступала осторожно, пытаясь справиться с болью. Прошло довольно много времени, прежде чем она смогла говорить. Мама рассказала, что у нее регулярно случаются головные боли, но их еще можно терпеть, в отличие от особенно сильных приступов, которые, к счастью, повторяются лишь время от времени.