Поздравляю, желаю счастья! - [30]

— Ну пожалуйста, расскажи! Вы встречаетесь? Или вы просто друзья?

Я ответила, что мне нужно спешить и что меня, скорее всего, не будет несколько дней. А уж что они там подумали, меня не волновало.

Дома я разыскала свою банковскую карточку, на которую мама переводила мое ученическое пособие, и оставила на столе записку: мама имеет право быть в курсе.

Когда я ворвалась в палату, Лу лежала на кровати и вполглаза смотрела телевизор.

— Осторожно, ковер! — крикнула она. — Сними ботинки!

— Нет времени! Поехали! Вставай — бери зубную щетку и надевай ботинки!

Она, конечно, не разгадала моего плана, но сделала все, как я сказала.

Я удивилась и обрадовалась: кажется, Лу поняла, что на этот раз пререкаться некогда.

В автобус, идущий в аэропорт, мы сели, когда часы показывали уже четверть четвертого. Я не знала расписания авиарейсов, но надеялась, что самолеты на Люлео еще будут.

На улице почти совсем стемнело, дворники на лобовом стекле работали в полную мощность, чтобы водитель мог хотя бы что-то разглядеть. Нас окружали пассажиры в тщательно застегнутых пальто и плащах, с аккуратными маленькими чемоданами. Все большие чемоданы согнали, как скот в загон, в багажное отделение, огороженное перекладинами.

Мой багаж состоял из одной Лу. Она сидела рядом и пока не порывалась сбежать.

Похоже, она была не настолько больна, чтобы не понимать, что к чему.

Билет со скидкой

Мы успели на самолет в четверть пятого, купив билеты со скидкой. Когда мы поднимались по трапу, Лу резко затормозила.

— Я не могу. Мне нельзя!

— Пойдем!

— Я не взяла лекарства!

— Разберемся, пойдем!

Она остановилась, как упрямый осел, и пассажиры у нас за спиной уже начали нервничать. Я резко дернула ее за руку, прошипев:

— Идем сейчас же!

Я злобно тянула ее за собой, народ подталкивал нас сзади: казалось, Лу вот-вот расплачется. Выбора не было, и, наконец, она оказалась в самолете.

Мы сидели рядом, Лу — с каменным, застывшим лицом. Крашенные рыжие волосы казались совсем ненатуральными на фоне бледной кожи.

— Я не выдержу, — бормотала она. — Доктор сказал, что мне ни в коем случае нельзя пропускать прием лекарств, иначе… иначе…

— Что — иначе?

— Он говорит, что это опасно.

Моторы начали вращаться, мы сидели, пристегнувшись ремнями безопасности и чувствуя, как двигатель начинает работу.

Лу побледнела еще сильнее.

— Дыши спокойнее, — сказала я. — Всего-то час полета.

— В семь часов мне обязательно нужно принять лекарство!

— Разберемся! Обещаю! Только, пожалуйста, хватит причитать!

Как только мы поднялись в воздух и зажглась табличка «Пристегните ремни», над нами склонилась стюардесса.

— У вас что-то не так? Могу я чем-нибудь помочь?

— Нет, — с улыбкой ответила я. — Просто моя сестра немного боится летать.

— Ах, вот как, — с материнской заботой отозвалась дама в голубой униформе и удалилась, но уже через минуту вернулась с маленьким пластмассовым кубиком в руках.

— Вообще-то это детская игрушка, но некоторым взрослым она тоже нравится! — И она вручила вещицу Лу, которая, казалось, не поняла, в чем смысл подарка.

Это была ужасно дурацкая игра: нужно было составить как можно больше слов из «САМОЛЕТЫ САС»[7]. Буквы можно было передвигать по дну коробочки, но они все же были очень мелкими, и управиться с ними оказалось нелегко: игрушка явно предназначалась для детских пальчиков. Лу увлеклась и стала складывать слова вроде «ОМЛЕТ», «ЛЕТО», «САЛО», «СЕЛО», «МАЛО», «ЛОМ» и «ТЕЛО». Она на время забыла о лекарствах, и я благодарно улыбалась даме в голубой униформе, когда та проходила мимо. Затем нам выдали бутерброды и чай в пластиковых чашках. А потом мы пошли на посадку.

В половине шестого мы забрались в автобус, который шел из аэропорта.

Лу по-прежнему не вспоминала о лекарствах. Может быть, она и вовсе забыла о них, но я все же решила не полагаться на случай и найти какой-нибудь выход из положения. О «Вивамаксе» речи не шло: такое нельзя давать тем, кого любишь. Папа от этих таблеток уснул, и что они сотворят с Лу — это еще вопрос. Может быть, зелье пробудит в ней дикие мании. Наконец, я остановилась на одном варианте, не самом удачном: в крайнем случае, мы с папой могли бы попробовать проникнуть на склад медикаментов больницы. Хотя я, конечно, понимала, что это дурацкая мысль.

Мы вышли из автобуса, оказавшись среди зимнего пейзажа: звездного, прекрасного.

Интересно, подумала я, обрадуется ли папа, когда увидит нас.

Он лежал один в палате на четверых. Конечно, его можно навестить, сказала нам медсестра в приемном покое.

В палате было темно, но фонарь за окном светил, как луна. Свет падал на дальнюю кровать, в которой можно было различить бугорок.

Лу в нерешительности остановилась у двери: казалось, она подумывает сбежать. Я подошла к кровати с бугорком. Из-под желтого одеяла торчала прямая нога в гипсе. На подушке виднелась курчавая каштановая голова. Губы растянулись в улыбке, хотя улыбаться, наверное, было мучительно из-за раны — от верхней губы до виска.

— Привет, пап!

Он ничего не ответил. Затем я услышала пыхтение, похожее на звук велосипедного насоса. В этом пыхтении мне удалось различить смешок, хотя он был скорее виден, чем слышен. Папино лицо стало похоже на цветок, распустившийся после дождя.