Поздний Толстой и Блок — попутчики по вырождению - [5]
Под впечатлением этого текста в эссе Блока, написанном к восьмидесятилетию Толстого, появляется фигура вампира, олицетворяющая бюрократическую Россию, мрачным символом которой стал «неумирающий кровопийца» — к тому моменту уже покойный К. Победоносцев. Он был прокурором Священного Синода и в 1901 году отлучил Толстого от Русской Православной Церкви. «Мертвое и зоркое око; подземный, могильный глаз упыря» (Победоносцева) продолжает следить за Ясной Поляной, пишет Блок [Блок 1962:302–303]. (Вампирический Победоносцев появляется снова в «Возмездии», о котором пойдет речь ниже.) Однако это эссе Блока заканчивается «позитивной» метафорой кровопийства, изображающей русскую литературу, которая впитала замечательную жизненную силу Толстого вместе с молоком матери. Иными словами, несмотря на вырожденческий пафос самого Толстого в последние годы, Блок видит в нем представителя здоровой дворянской культуры, утерянной его поколением.
Вампирическая саморепрезентация Блока, символизирующая острое чувство собственного вырождения, появляется еще в ранних письмах к невесте. Во время самых страстных отношений весной 1903 года поэт пишет будущей жене: «Я впился в жизнь твою и пью» [Блок 1978: 139]. Он изображает себя вампиром в двух стихотворных стилизациях 1909 года. Это были «Песнь Ада» (носившая в рукописи подзаголовок «Вампир») и «Я ее победил наконец» из цикла «Черная кровь». Оба текста изображают мужчину-вампира, убивающего свою жертву-женщину в результате садистического сексуального акта, во время которого он пьет ее кровь. В первом стихотворении женственный и бледный вампирический отрок вонзает в белоснежное плечо женщины заточенный аметистовый перстень и таким образом высасывает кровь жертвы:
«Песнь Ада» с ее противоестественной сексуальностью предполагает вампирическую дефлорацию. Сам автор считал это стихотворение попыткой изобразить «инфернальность и вампиризм нашего времени» [Блок 1962: 502], заселить Дантовский Ад — один из важнейших мотивов этого текста — образами вампиров fin de siècle. В стихотворении «Я ее победил наконец» герой тоже пьет кровь возлюбленной («…И обугленный рот в крови…»). Затем он кладет ее в гроб и, делая это, представляет себе, как поет в нем кровь погибшей, как будто оживляя этим его собственное «мертвое» тело («Будет петь твоя кровь во мне!»). Эти образцы декадентского кича интересны постольку, поскольку в них находят отражение садистические фантазии эпохи, породившей зловещего Дракулу.
Роман Стокера взволновал Блока не только по причинам, связанным с сексуальной тематикой. Здесь сыграл свою роль также и интерес той эпохи к проблематике наследственности, принявший монструозные формы в «Дракуле». Представитель вырожденческого декаданса Граф Дракула является последним отпрыском вымершего рода, которым он гордится. «Нам… Шекелям — есть чем гордиться, в наших жилах течет кровь многих храбрых рас, которые мужественно, как львы, боролись за свое господство» [Stoker 1993: 28]. Дракула — живой мертвец, который постоянно должен заботиться о поддержании своей жизни на грани смерти с помощью живой, здоровой крови в поиске того, что я определяю как «декадентское бессмертие» — стремление как можно дольше продлить состояние на границе жизни и смерти. Подобное явление было наиболее четко сформулировано в программном романе Ж. К. Гюисманса «Наоборот» («А rebours», 1884), где лиминальное положение между этим и иным миром характеризует желание героя этого романа «Des Esseintes». Экземпляр «Наоборот» находился в личной библиотеке Блока.
Укус вампира, лишающий его жертв физической витальности, переносит их в «жизнь на грани смерти». Сексуальное чудовище поражает «генетический фонд» своей жертвы, распространяя заразный вампиризм. Как доказано в работе ряда исследователей, укус вампира на самом деле, символизировал сифилитическую язву. Возможно, сам Стокер, подобно Блоку, умер от сифилиса [Warwick 1995: 202–220][11].
Когда мы читаем «вампирические» тексты Блока через призму проблематики наследственности, в них отчетливо проявляется угроза вырождения и ощущение себя как последнего в своем роду. Мы знаем, что обе эти проблемы волновали Блока. Вот, например, дневниковая запись, сделанная им в начале 1912 года: «Нравственные силы суть вопрос крови, нравственные фонды наследственны (курсив мой. — О.М.)». Он приписывает их мужчинам и женщинам, обладающим культурной избранностью, отличающей тех, кто еще имеет надежду (т. е. силу духа), от тех, кто уже «выродился» [Блок 1963а: 117–118]. Последние и есть то вырождающееся дворянство, которое занято своей родословной и вопросами здоровой наследственности.
Вырождение одной семьи
«Возмездие» было наиболее полным, хотя и незаконченным выражением позиции автора по вопросам генеалогии. Блок работал над этой поэмой с 1910 года. На замысел произведения повлияли смерть отца в 1909 году и последовавшие за ней смерти Толстого, М. Врубеля и В. Коммиссаржевской в 1910-м. С одной стороны, «Возмездие» оплакивает конец рода — Блоков и Бекетовых — и конец эпохи. С другой, это произведение указывает на желание поэта преодолеть в этот период ограниченность лирической формы в поисках эпического голоса. Блок раскрывает свои поэтические намерения, заставляя лирического героя говорить в Прологе как в первом, так и в третьем лице: «Здесь именем клеймят позорным / его стихи… и я пою». Блок использует раздвоение авторского голоса («его стихи… и я пою») и в поэме в целом, подавая его то в первом, то в третьем лице.
![Музеи смерти. Парижские и московские кладбища](/storage/book-covers/8a/8af62f1f77d726838975d75903fcc9a0249520b7.jpg)
Погребение является одним из универсальных институтов, необходимых как отдельному человеку, так и целому обществу для сохранения памяти об умерших. Похоронные обряды, регламентированные во многих культурных традициях, структурируют эмоции и поведение не только скорбящих, но и всех присутствующих. Ольга Матич описывает кладбища не только как ценные источники местной истории, но прежде всего – как музеи искусства, исследуя архитектурные и скульптурные особенности отдельных памятников, надгробные жанры и их художественную специфику, отражающую эпоху: барокко, неоклассицизм, романтизм, модерн и так далее.
![Эротическая утопия](/storage/book-covers/cb/cb5fd5c118f102071339b1c237b056983a952a05.jpg)
В книге известного литературоведа и культуролога, профессора Калифорнийского университета в Беркли (США) Ольги Матич исследуется явление, известное как "русский духовный ренессанс", в рамках которого плеяда визионеров-утопистов вознамерилась преобразить жизнь. Как истинные дети fin de siecle — эпохи, захватившей в России конец XIX и начало XX века, — они были подвержены страху вырождения, пропуская свои декадентские тревоги и утопические надежды, а также эротические эксперименты сквозь призму апокалиптического видения.
![Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи](/storage/book-covers/f6/f6bf929b56e9f198d136dc4527e1edd56d94158a.jpg)
Ольга Матич (р. 1940) – русская американка из семьи старых эмигрантов. Ее двоюродный дед со стороны матери – политический деятель и писатель Василий Шульгин, двоюродная бабушка – художница Елена Киселева, любимица Репина. Родной дед Александр Билимович, один из первых русских экономистов, применявших математический метод, был членом «Особого совещания» у Деникина. Отец по «воле случая» в тринадцать лет попал в Белую армию и вместе с ней уехал за границу. «Семейные хроники», первая часть воспоминаний, охватывают историю семьи (и ей близких людей), начиная с прадедов.
![Куприн за 30 минут](/storage/book-covers/ae/ae2e5a49aa803f65ca497a57a084e8f078b92a88.jpg)
Серия «Классики за 30 минут» позволит Вам в кратчайшее время ознакомиться с классиками русской литературы и прочитать небольшой отрывок из самого представленного произведения.В доступной форме авторы пересказали наиболее значимые произведения классических авторов, обозначили сюжетную линию, уделили внимание наиболее важным моментам и показали характеры героев так, что вы сами примите решение о дальнейшем прочтении данных произведений, что сэкономит вам время, либо вы погрузитесь полностью в мир данного автора, открыв для себя новые краски в русской классической литературе.Для широкого круга читателей.
![Цветаева за 30 минут](/storage/book-covers/80/80ab1b364a989beaca76ad8c0f2dcc5b5baa6545.jpg)
Серия «Классики за 30 минут» позволит Вам в кратчайшее время ознакомиться с классиками русской литературы и прочитать небольшой отрывок из самого представленного произведения.В доступной форме авторы пересказали наиболее значимые произведения классических авторов, обозначили сюжетную линию, уделили внимание наиболее важным моментам и показали характеры героев так, что вы сами примите решение о дальнейшем прочтении данных произведений, что сэкономит вам время, либо вы погрузитесь полностью в мир данного автора, открыв для себя новые краски в русской классической литературе.Для широкого круга читателей.
![Псевдонимы русского зарубежья](/storage/book-covers/9a/9a08c7ea2dd61fc0ceeb6558da4f3119d22a589d.jpg)
Книга посвящена теории и практике литературного псевдонима, сосредоточиваясь на бытовании этого явления в рамках литературы русского зарубежья. В сборник вошли статьи ученых из России, Германии, Эстонии, Латвии, Литвы, Италии, Израиля, Чехии, Грузии и Болгарии. В работах изучается псевдонимный и криптонимный репертуар ряда писателей эмиграции первой волны, раскрывается авторство отдельных псевдонимных текстов, анализируются опубликованные под псевдонимом произведения. Сборник содержит также републикации газетных фельетонов русских литераторов межвоенных лет на тему псевдонимов.
![По следам знакомых героев](/storage/book-covers/79/794b9d7cd15d85b285bec819d64d270a083d1e61.jpg)
В книге собраны сценарии, сочиненные одним из авторов радиопередачи «В Стране Литературных Героев». Каждое путешествие в эту удивительную страну, в сущности, представляет собой маленькое литературное расследование. Вот почему в роли гидов оказываются здесь герои Артура Конан Дойла — Шерлок Холмс и доктор Уотсон. Издание адресовано самым широким кругам читателей.
![Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов](/storage/book-covers/8f/8ffdf06451d6e4b1a8f7232b417dc559cc9592b4.jpg)
Эта книга — первый опыт междисциплинарного исследования творчества поэта, прозаика, художника, актера и теоретика искусства Дмитрия Александровича Пригова. Ее интрига обозначена в названии: по значимости своего воздействия на современную литературу и визуальные искусства Пригов был, несомненно, классиком — однако его творчество не поддается благостной культурной «канонизации» и требует для своей интерпретации новых подходов, которые и стремятся выработать авторы вошедших в книгу статей: филологи, философы, историки медиа, теоретики визуальной культуры, писатели… В сборник вошли работы авторов из пяти стран.