Поющие в терновнике - [25]

— Меня зовут Мэри. Пожалуйста, зовите меня просто Мэри.

И горничная Минни вкатила в комнату чайный столик в ту самую минуту, как отец де Брикассар произнес:

— Благодарю вас, Мэри.

Над горячими лепешками и поджаренным хлебом с анчоусами Мэри Карсон вздохнула:

— Я хочу, чтобы сегодня вы молились за меня с удвоенным усердием, дорогой отец Ральф.

— Зовите меня просто Ральф, — сказал он и продолжал не без лукавства:

— Право, не знаю, можно ли молиться за вас еще усерднее, чем я молюсь обычно, но — попытаюсь.

— О, вы прелесть! Или это злой намек? Вообще-то я не люблю откровенной лести, но с вами никогда не знаешь, пожалуй, в этой откровенности кроется смысл более глубокий. Некая приманка, клок сена перед носом у осла. В сущности, что вы обо мне думаете, отец де Брикассар? Этого я никогда не узнаю, у вас никогда не хватит бестактности сказать мне правду, не так ли? Прелестно, очаровательно… Однако молиться обо мне вы обязаны. Я стара и грешила много.

— Все мы не становимся моложе, и я тоже грешен. У нее вырвался короткий смешок, — Дорого бы я дала, чтобы узнать ваши грехи! Да-да, можете поверить! — она помолчала минуту, потом круто переменила тему:

— Я осталась без старшего овчара.

— Опять?

— За минувший год сменилось пятеро. Все труднее найти порядочного работника.

— Ну, по слухам, вы не слишком заботливая и щедрая хозяйка.

— Какая дерзость! — ахнула она и засмеялась. — А кто купил вам новехонький «даймлер», чтобы избавить вас от поездок верхом?

— Да, но ведь как усердно я молюсь за спасение вашей души!

— Будь у Майкла хоть половина вашего ума и твердости, наверно, я бы его любила, — вдруг сказала Мэри Карсон. Лицо ее стало злым и презрительным. — Вы что же думаете, у меня нет никого родных и я должна оставить свои деньги и свою землю святой церкви, так что ли?

— Понятия не имею, — спокойно отозвался Ральф и налил себе еще чаю.

— Имейте в виду, у меня есть брат, счастливый папаша множества сыновей.

— Очень рад за вас, — пресерьезно заявил священник.

— Когда я выходила замуж, у меня не было ни гроша. И я знала, что в Ирландии мне замужеством ничего не поправить: там, чтобы подцепить богатого мужа, нужно хорошее воспитание, происхождение и связи. И я работала как каторжная, копила на билет в страну, где состоятельные люди не столь разборчивы. Когда я приехала сюда, у меня только и было что лицо да фигура да побольше ума, чем принято ждать от женщины, и этого хватило, чтобы поймать богатого дурня Майкла Карсона. Он обожал меня до самой своей смерти.

— А что же ваш брат? — подсказал отец Ральф, думая, что она забыла, с чего начала.

— Брат на одиннадцать лет моложе меня, стало быть, сейчас ему пятьдесят четыре. Нас осталось в живых только двое. Я его почти не знаю; когда я уехала из Голуэя, он был еще маленький. Теперь он живет в Новой Зеландии, но если перебрался туда, чтобы разбогатеть, это ему не удалось. А вот вчера вечером, когда с фермы пришел скотник и сказал, что Артур Тевиет собрал свои пожитки и дал тягу, я вдруг подумала о Падрике. Я тут старею, рядом ни души родной. А ведь у Пэдди опыт, на земле он работать умеет, а своей земли нет и купить не на что. Вот я и подумала, почему бы не написать ему — пускай приезжает и сыновей привезет. После моей смерти ему останутся и Дрохеда, и «Мичар Лимитед», и ведь он единственный ближе мне по крови, чем какие-то там родичи в Ирландии, седьмая вода на киселе, я их даже и не знаю.

Она улыбнулась.

— Ждать глупо, правда? С таким же успехом он может приехать сюда прямо теперь, пускай привыкает разводить овец на наших черноземных равнинах, у нас ведь не Новая Зеландия, все по-другому. И тогда после моей смерти он будет чувствовать себя вполне спокойно в роли хозяина.

Она опустила голову и исподлобья зорко всматривалась в священника.

— Странно, почему вы не подумали об этом раньше, — сказал он.

— А я думала. Но до недавнего времени мне вовсе не хотелось, чтобы стая стервятников только и дожидалась, когда я наконец помру. А теперь, похоже, мой смертный час приближается, и у меня такое чувство… ну, не знаю. Может быть, приятно, когда вокруг не чужие, а кровная родня.

— А что случилось, вам кажется, вы серьезно больны? — быстро спросил отец Ральф, и в глазах его была неподдельная тревога.

Мэри Карсон пожала плечами.

— Я совершенно здорова. Но когда уже стукнуло шестьдесят пять, в этом есть что-то зловещее. Вдруг понимаешь: старость это не что-то такое, что может с тобой случиться, — оно уже случилось.

— Да, понимаю, вы правы. Вам утешительно будет слышать в доме молодые голоса.

— Ну нет, жить они здесь не будут, — возразила она. — Пускай поселятся в доме старшего овчара у реки, подальше от меня. Я вовсе не в восторге от детей и от детского крика.

— А вам не совестно так обращаться с единственным братом, Мэри, хоть он и много моложе вас?

— Он унаследует все мое состояние — пускай сперва потрудится, — отрезала Мэри Карсон.

За неделю до того, как Мэгги исполнилось девять, Фиона Клири родила еще одного сына, но перед этим, как она считала, ей везло: несколько лет детей не прибавлялось, только и случились два выкидыша. В девять лет Мэгги стала уже настоящей помощницей. А Фионе минуло сорок — возраст немалый, носить и рожать уже не под силу. И мальчик, Хэролд, родился слабеньким; впервые на памяти семьи в дом зачастил доктор.