Пойте, птицы, пойте! - [3]
Ах, белые ночи, белые ночи…
ДРУГ ДЕТСТВА
У каждого есть друг детства. Был и у меня. Выросли с ним в одной деревне, ходили в лес по грибы и ягоды, вместе начинали охотиться. Много позже развели нас дороги, а всему виной — Война. Летом сорок первого Мишу призвали в армию, уехал он на Дальний Восток, я же воевал с фашистами под Ленинградом.
Первое время мы переписывались, но все реже и реже. Много больших и малых событий было у каждого на пути…
После войны встреча наша состоялась не сразу. Лет пять-шесть прошло, не меньше. И все-таки друг моего детства приехал в родной город, пришел повидаться.
Передо мной предстал высокий, крепкий моряк с молодцеватой выправкой, в черном форменном кителе с рядами блестящих пуговиц, с офицерским кортиком на боку, с золотистыми погонами на крутых плечах. Не сразу я смог привыкнуть, что этот видный бывалый человек и есть тот самый Миша, Мишка — товарищ по детским забавам и проказам. Поневоле хотелось обращаться по имени-отчеству — Михаил Васильевич, потому как величать капитана 3 ранга Мишкой было вроде неудобно…
Михаил Васильевич приехал в отпуск. Обошли мы с ним весь Сыктывкар, побывали в парке, на речном вокзале. Разговорам не было конца. Вспоминали родственников, знакомых, тех, кто не вернулся с войны… А потом поехали в тайгу. У обоих за спиной ружья, тяжелые рюкзаки. Утро было тихое, солнечное. Цветы уже пожухли, на оголившихся ветках редкая пожелтевшая листва…
Как только вошли в лес, Михаила Васильевича словно подменили: я сразу увидел прежнего, привычного для себя Мишу. Лицо его потеряло командирскую строгость, глаза засверкали молодо, озорно. Он не мог оставаться спокойным: то подпрыгнет и сорвет жухлый лист с дерева, долго растирает его в ладонях, а потом с наслаждением вдыхает терпкий аромат; то полезет в кусты и пнет старый червивый гриб; а то шагнет напрямик по таежной топи.
На поляне вдруг упал ничком и долго лежал, уткнувшись лицом в землю. Я испугался, подбежал к нему: что случилось?
Миша поднял ко мне лицо, сказал глуховатым голосом:
— Если бы ты знал, как это прекрасно — родная земля! Не могу даже выразить, что я переживаю… Все во мне точно взорвалось! Если бы мог, увез с собой все эти деревья, травы, цветы… Очень я соскучился по родным местам. Где еще найдешь такие?!
Ночевали в низенькой охотничьей избушке. Для того чтобы войти в нее, Мише понадобилось пригнуться чуть ли не вполовину. Бревна замшели от времени и непогоды, потолок и стены — в саже. Топили ее по-черному — дым выходил в дверь. Но избушка показалась Мише сказочным дворцом, и он не поменял бы ее на самую удобную, современную гостиницу.
Мы быстро зажгли камелек — дверь была распахнута — и, сидя у огня, молча глядели в проем на затихающую к вечеру тайгу, вслушивались в ее голоса, звуки. Сизая вечерняя дымка плыла по низинам, затягивала горизонт…
Три дня охотились на зверя и птицу, облазили все знакомые с детства места, из милых сердцу речушек испили водицы, точно исполняя какой-то древний обряд… Намаявшись, с трудом добирались до избушки. Но стоило глотнуть заваренного на травке чайку с дымком, съесть миску горячей похлебки — и усталость как рукой снимало! Пора уже возвращаться, а Миша и слышать ничего не хочет.
— Давай еще ночку переночуем, а? Мяса у нас вдоволь, а без хлеба и сахара обойдемся, — умолял он. — Когда еще попаду сюда? А ведь полжизни себе добавишь, точно!
Что поделаешь? Пришлось остаться.
В тот последний вечер сидели мы перед избушкой, тянули чаёк, снова предавались воспоминаниям.
— Помнишь, у нас за селом была большая-большая яма? Глину там еще когда-то брали…
— Это где мы в «войну» играли?
— Вот-вот! Еще в этой яме трясогузки гнездо себе свили. Только мы с тобой и знали, и не говорили никому, чтобы не разорили, помнишь?
— Помню. А наш любимый кедр возле деревушки Серт помнишь?
— Господи! Ну как же! Кедр…
— Его нет уже. Спилили, — заметил я.
— Да как же это?! Вот жалость! — расстроился Миша. — Думал, вот поеду в деревню, обязательно к нему схожу…
Он замолчал.
Давно наступила ночь. Луна, похожая на серп, повисла над спящей тайгой. Яркий полумесяц то прятался за плывущие облака, то выглядывал снова. Вдалеке закричал филин. Миша негромко запел старинную коми песню, я начал ему подтягивать.
Но вот набежал ветерок, костер наш затрещал, вспыхнул. Миша вдруг вскочил, пустился в какой-то немыслимый пляс, а потом разбежался и перепрыгнул через пламя, потом еще, еще раз — ну как когда-то, в детстве!.. Не выдержал и я, тоже стал прыгать.
После нашей встречи прошло еще немало лет. Давно не видался я с Мишей, Михаилом Васильевичем, другом детства. Но, вспоминая о нем, всегда вижу тайгу, луну над острыми верхушками елей, наш костер, суматошный пляс, прыжки через огонь… Тот последний вечер на какой-то миг словно возвратил нам детство, и это было прекрасно. Невозможно это забыть!
БЕРЕЗОВЫЙ СОК
Поутру меня будят воробьи. Так звонко чирикают, словно не всем успели донести последнюю новость: «Чик-чиррик, чик-чиррик… Весна! Весна пришла! Ура!»
Выйду на крыльцо, а воробьишки, напившись из лужи талой воды, уже сидят на карнизе или тонкой ветке дерева, опять тянут свое, радостное: «Чик-чиррик!..»
