Поймай меня, если сможешь. Реальная история самого неуловимого мошенника за всю историю преступлений - [17]

Раз на мне мундир пилота «Пан-Ам» – значит, я и есть пилот «Пан-Ам».

Это было все равно, что отправиться на сафари в Бронкский зоопарк. Кассиры буквально не успевали выхватывать деньги из кассовых ящиков. Большинство из них даже не спрашивали документы. Но я все равно подсовывал им под нос свое фальшивое удостоверение и эрзац летной лицензии, не желая, чтобы моя ручная работа осталась незамеченной. Первая пара выписанных мной чеков была действительна. Остальные стоили не больше оберток от жевательной резинки.

Я начал регулярно слоняться по Ла Гуардия – не в намерении поймать рейс, а ради встреч с летным персоналом и подслушивания разговоров. Так сказать, для проверки лексикона. Кеннеди я сторонился, потому что «Пан-Ам» действовала именно там. Я боялся, что первый же встретившийся в Кеннеди пилот «Пан-Ам» опознает во мне мошенника, устроит трибунал на месте и лишит меня крылышек и пуговиц.

В Ла Гуардии я благоденствовал, как опоссум на хурме. О некоторых книгах действительно судят по обложке, и я в своей форме тотчас вышел в бестселлеры. Стоило мне войти в кафе, где обычно отдыхали с дюжину или более пилотов или других членов экипажей, как кто-нибудь из них непременно приглашал меня в компанию. Чаще всего именно последние, потому что летный состав гогочет, как гуси. То же самое происходило и в коктейль-барах по всему аэропорту. Я никогда не брал в барах выпивку, поскольку еще ни разу не пробовал алкоголь и не знал, как он на меня подействует, но мое воздержание никого не напрягало.

Как я узнал, любой пилот может изящно уклониться от выпивки, сославшись на «двенадцать часов от бокала до штурвала». Очевидно, никому и в голову не приходило, что я штурвала и в глаза не видел. Меня всегда принимали по номинальной стоимости. Раз на мне мундир пилота «Пан-Ам» – значит, я и есть пилот «Пан-Ам». Барнуму[15] авиационная публика пришлась бы по душе.

Поначалу я по большей части отмалчивался, позволяя беседе идти своим чередом, подмечая слова и фразы, и через короткое время уже ботал по-авиакомпанейски как на родном языке. Для меня Ла Гуардия стала Берлицем воздуха.

Некоторые из моих разговорников были сногсшибательны. Наверно, стюардессы просто не привыкли к действительно молодым пилотам, выглядевшим их ровесниками. «Хэл-лоууу!» – произносила какая-нибудь из них, строя мне глазки, с недвусмысленным приглашением в голосе. Мне казалось, что можно отвергнуть лишь некую толику приглашений, не показавшись грубым, и вскоре я встречался с несколькими девушками. Я приглашал их на обед, в театр, на балет, на симфонию, в ночные клубы и кинотеатры. А еще к себе или к ней.

Я любил их за их ум.

Остальное тоже было выше всяких похвал. Но первое время меня больше интересовали профессиональные знания девушек, чем их тела. А если одно шло об руку с другим, я, разумеется, не возражал. Спальня может быть превосходным классом.

Я был способным студентом. В том смысле, что требуется определенная степень академической сосредоточенности, чтобы все разузнать, скажем, о процедурах оплаты командировочных в авиакомпаниях, когда тебя покусывают в плечо и впиваются тебе ногтями в спину. Нужно быть прилежным учеником, чтобы сказать обнаженной даме: «Ух ты, это твое руководство по летной эксплуатации? Оно чуточку отличается от того, которым пользуются наши стюардессы».

Я прощупывал их деликатно. Даже провел неделю на массачусетском горном курорте с тремя стюардессами, и ни одна из них не усомнилась в моем пилотском статусе, хотя озабоченность касательно моей выносливости прозвучала.

Не стоит думать, будто стюардессы как таковые неразборчивы в связях. Вовсе нет. Разговоры о том, что все стюардессы – страстные нимфоманки, лишь миф, и ничего больше. Если «стюры» чем и отличаются в своей сексуальной жизни от женщин других профессий, то большей осмотрительностью и разборчивостью. Те, кого я знал, были умными, образованными и ответственными молодыми женщинами, хорошо справлявшимися со своей работой, а я ведь не выбирал каких-то особенных из общей массы. Мои подружки по играм запрыгнули бы в постель ко мне, будь они секретаршами, медсестрами, бухгалтершами или кем там еще. Стюры – славный народ. Я сохранил очень приятные воспоминания о встретившихся мне, и если некоторые из них приятнее прочих, то вовсе не обязательно в сексуальном отношении.

Ободренный легкостью, с которой прокатывал за пилота, я решил, что наконец-то готов к операции «Эстафета».

Я вовсе не стал набирать очки с девушкой, которую помню очень живо. Она была бортпроводницей «Дельты», встретившейся мне во время моих первых уроков по усвоению авиационного жаргона. Она оставила машину возле аэропорта и предложила подбросить меня до Манхэттена.

– Вы не высадите меня у «Плазы»? – попросил я, шагая рядом с ней через вестибюль терминала. – Мне надо обналичить чек, а там меня знают.

На самом деле меня там не знали, но я намеревался эту ситуацию изменить.

Остановившись, стюардесса указала на десятки билетных касс, выстроившихся по всему периметру исполинского вестибюля. Кассы в Ла Гуардии имелись, должно быть, у сотни компаний с хвостиком.