Поймать Еврея - [17]

Восьмилетняя Тиферет — девочка, красивая по любым меркам, разговаривает со мной во дворе, единственном месте, где, по понятным причинам безопасности, детям Ципоры разрешено самостоятельно находиться вне дома. Я спрашиваю Тиферет, нравится ли ей жить среди мертвых евреев и живых арабов.

— Я бы хотела жить в другом месте, — говорит она, — чтобы было место, где гулять.

— Кем бы ты хотела стать, когда вырастешь?

— Актрисой.

Звук аплодисментов идёт этой девочке больше, чем звук муэдзина, раздающийся сейчас так громко, что, вероятно, слышно даже мертвым.

Я пытаюсь представить себе Тиферет в качестве актрисы в "Садовнике": поселенец в фильме иранского режиссера. Интересно, аплодировали бы тогда немецкие журналисты?

За границами кладбища тысячи мусульман, только что закончивших молиться в Аль-Аксе, возвращаются обратно в свои дома. Чтобы отдохнуть на какое-то время от мертвых, я смешиваюсь с толпой арабов и через двадцать минут останавливаюсь у Гат Шманим (который в английском языке превратился в "Гефсиманский Сад" — место, где Иисус молился прежде, чем был распят). Я отхлёбываю глоток холодной воды, и кто-то сразу кричит мне:

— Рамадан! Не пить!

Будто это его проблема.

— Здесь никогда не знаешь, — объясняет мне израильский полицейский, стоящий неподалеку, — один человек что-то скажет или бросит камень, и весь квартал вспыхивает. Так это здесь работает.

Я продолжаю идти, идти и курить. Можно было бы покинуть кладбище, но тысячи могил тянутся вдоль дороги, по которой я иду; на многих из них надгробия сохранились лишь частично: с одной строкой, словом, буквой. Остальное было сломано, чтобы осквернить, или украдено, чтобы починить стену или пол. Я смотрю на разбитые могилы и спрашиваю себя: сколько ненависти должно быть в вашем сердце, или как вы должны быть бедны, чтобы сделать это мертвым?

Я иду обратно к Ципоре. Она предлагает посетить ее соседей, ее единственных живых соседей, и мы вместе идем к семье Ганс. Гилад, отец шестерых детей, рад познакомиться с новыми личностями.

Потягивая немецкий кофе Jacobs, он рассказывает мне о себе. Его родной язык — немецкий, хорошо сочетающийся с Jacobs, но кроме этого он говорит по-английски и на иврите. Он рос в Гамбурге, одном из самых богатых городов Германии, но чувствовал, что в его жизни чего-то не хватает: людей, которым можно довериться.

— В глубине души, — говорит он мне, — средний немец не преодолел антисемитизма. У этого очень глубокие корни.

При наличии отца-еврея и матери-нееврейки, это чувство делало его жизнь в Германии нелегкой, и в один прекрасный день он отправился в Израиль.

Гилад и его семья любят Израиль и любят это кладбище. На их взгляд, это кладбище намного лучше, чем Гамбург. Я не согласен, но о вкусах не спорят. Они предлагают мне торт, сделанный, как они уверяют, только из натуральных продуктов, и я беру кусочек. Потом еще кусочек. И другой. И еще. Не знаю, почему, но торты на кладбище, действительно, особенные.

* * *

Сразу за кладбищем, всего в нескольких минутах ходьбы, находится палестинский квартал Рас-эль-Амуд. И в нём, в самом сердце мусульманской жизни, Ирвинг Московиц купил у арабов землю, и еврейский фонд организует строительство жилищного комплекса для евреев: Маале Зейтим и Маалот Давид.

Именно в Маале Зейтим и живет Арье Кинг. Мне нравится его имя. По-английски это значит "Lion King" (Лев Король). Видели "Lion King"? Мьюзкл? Я видел его в разных местах, в том числе, в Гамбурге.

Арье Кинг работает на еврейских магнатов, которые не могут купить самостоятельно то, что им хотелось бы. А именно, арабскую недвижимость. Ирвинг Московиц — один из его клиентов, но есть и другие.

Несмотря на свой юный возраст, Арье Кинг довольно известен здесь, особенно в определенных кругах, и многие желают ему самого худшего.

Я сижу в его гостиной, и мы болтаем.

— Арье, что бы вы хотели, чтобы мир узнал о вас?

— Как можно меньше.

Блестящий ответ! Но я продолжаю вгрызаться:

— Что бы вы хотели, чтобы мир узнал о вашей деятельности?

Арье становится серьезным:

— Я делаю все, что могу для Иерусалима, потому что от будущего Иерусалима зависит выживание евреев.

— Почему?

— С тех пор, как евреи были изгнаны из Иерусалима, мы не такие, какими были.

— Что вы имеете в виду?

— Мы не можем поклоняться Богу так, как раньше.

— Вы имеете в виду забой животных в Храме? Это то, чего вы хотите?

Арье не нравится слово "забой" и он исправляет меня:

— В Торе написано: Жертвоприношение Богу. У нас также нет Синедриона. (Синедрион — высший религиозный суд во времена Храма).

— У Израиля есть Верховный суд; он не достаточно хорошо?

— Именно в этом наша проблема! Верховный суд основан на британском праве.

— Во времена прежнего Синедриона женщина, изменившая мужу, побивалась камнями. Это то, чего вам хочется?

— Пусть Синедрион вынесет решение; я приму все, что он решит.

— В прежние времена система правосудия синедриона была частью Храмовой системы. Вы планируете, чтобы и Храм был восстановлен?

— Я делаю все возможное.

— Что вы делаете?

— Я стараюсь, насколько могу, убедить людей, что Храм — это очень важно. Это единственный способ добиться мира. Когда наши враги увидят исходящую из Храма благодать, они, в конечном итоге, полюбят нас. Третий Храм позволит им поклоняться Богу, ибо Третий Храм будет местом поклонения для народов, как сказано у Исаии, 56:7: "Дом мой будет называться домом молитвы для всех народов". А перед этим Бог говорит: "Я приведу их к моей святой горе и доставлю им радость в Моем доме молитвы, и сожженные ими жертвы и подношения будут приняты на жертвеннике Моем."