Пойманная мечта - [2]

Только Верити, которая пыталась танцевать с помощью ходунков, улыбнулась ей в ответ:

— Это будет замечательно, дорогая. Но не забудь, что тебе надо прийти после того, как я покормлю своих курочек.

Оливер покачал головой и отвернулся, увидев, как Белла помогает пациентам перейти к телевизору в углу комнаты. Он даже услышал, как она обсуждает с пожилой женщиной преимущества разного корма для кур и уговаривает старика с избыточным весом достать из кармана халата ингалятор.

Танцы в стиле кантри? С хрупкими старыми пациентами, которые и так рискуют упасть и пораниться, просто выполняя обычные повседневные дела?

Глупо. Безответственно и… заносчиво. С другой стороны, чего еще он мог ожидать от медсестры, чьего имени не помнил?

Хотя он помнил ее саму. Она постоянно отвлекала его своими необычными голубыми глазами и легкими светлыми кудрями, которые не желали оставаться под хирургической шапочкой. И ее губы в любой момент готовы были растянуться в улыбке. Подобное поведение было неприемлемо в серьезной атмосфере, царившей в операционной, и Оливер указал на это, когда она посмела войти в палату с маской, болтающейся на шее, как слюнявчик.

Оливер прошествовал по отделению. За стойкой он заметил еще одну медсестру:

— Салли?

Медсестра подняла глаза от монитора:

— Оливер! Ты сегодня рано.

— В амбулаторной клинике у меня окно, поэтому решил подняться. — Он откашлялся. — Ты имеешь какое-то представление о том, что происходит в комнате отдыха?

Салли широко улыбнулась:

— Уроки танцев?

Оливер остался мрачным:

— Да.

— Это замечательно, правда? Она здесь всего несколько дней, но я никогда не видела, чтобы кому-то удавалось наладить такой контакт с пациентами.

— Могу себе представить.

Казалось, Салли не заметила сухость его комментария.

— Она заставляет их шевелиться лучше, чем любые физиотерапевты, потому что превращает это в веселье. Даниэл сказал мне сегодня, что, возможно, включит танцы в свою практику. Он никогда не задумывался об этом, потому что всегда работал с каждым пациентом индивидуально. А пространственная терапия для целых групп обычно ассоциируется с домами престарелых, а не с больницами. — Салли покачала головой. — Кто бы мог подумать? Младшая медсестра начинает революцию.

Оливер поджал губы. Не было смысла выражать свое неодобрение, когда физиотерапевты и другие профессионалы в таком восторге. Может, ему следует подождать, пока кто-то из пациентов упадет и сломает руку или что-нибудь еще, чтобы вмешаться и прекратить это неподходящее и очень сомнительное занятие?

Он злился. Его никто не спрашивал. Разумеется, он может поговорить со старшим коллегой в гериатрическом отделении. Да, это вариант. Обычно он не пользовался влиянием, но, похоже, это тот самый случай, когда стоит напомнить о личном статусе. Мысль показалась ему заманчивой, но повлекла за собой другую. Оливер недовольно нахмурился.

— Леди Дороти? — коротко спросил он.

Конечно, его мать не стала бы выставлять себя дурой и рисковать хрупким здоровьем, потакая этой блондинке и ее сомнительным идеям. Лицо Салли смягчилось.

— Она в своей палате, — тихо проговорила она. — Мне жаль, Оливер, но она по-прежнему отказывается питаться.

Оливер кивнул и отправился в частную палату в конце коридора. Он мог понять нежелание участвовать в социальных делах в подобном окружении, но некоторые формы реабилитации были необходимы, если его мать не хотела лишиться возможности вести нормальную жизнь. Он на мгновение остановился около закрытой двери.

Сколько людей проходят мимо, не зная, что одна из самых уважаемых светских матрон в Окленде сейчас лежит в больнице Святого Патрика?

Леди Дороти Доусон была в кровати. Она расположилась на груде подушек, укутавшись в шелковую шаль. Серебряные волосы были расчесаны и сияли, но она выглядела бледной и несчастной. Ее лицо осветилось улыбкой, когда Оливер подошел к постели.

— Оливер! Какой приятный сюрприз!

Он поцеловал мягкую кожу ее щеки и понял, что бледность была в какой-то степени связана с тем, что на лице Дороти не было никакой косметики. Вероятно, она попросила одну из медсестер расчесать ее волосы, но для нее было бы унизительным позволить незнакомке сделать что-то настолько личное, как нанести основу или помаду.

Особенно для такой гордой и независимой женщины, как его мать.

— Как ты, мама?

— Я в порядке, дорогой. Я бы хотела отправиться домой.

— Скоро.

Улыбка Оливера скрыла волнение, когда он окинул взглядом комнату. Он научился молниеносно усваивать необходимую информацию.

Суставы рук матери были по-прежнему вздуты после сильного приступа артрита. Она выглядела так, словно продолжала терять вес, возможно, потому, что не позволяла кому бы то ни было, даже ему, помогать ей принимать пищу и вот уже несколько дней питалась только коктейлями и холодными супами. Однако потеря веса была не главной проблемой. Значительно сократившиеся порции еды и болезнь плохо действовали на уровень сахара в крови, из-за чего врачам становилось сложно контролировать ее диабет.

— Как боль?

Леди Дороти просто посмотрела на сына, и Оливеру пришлось снова улыбнуться. Так мать смотрела на него в детстве, когда он получал травму. Этот взгляд говорил: «Забудь и двигайся дальше», потому что боль была неудобством, которому нельзя позволять вмешиваться в свою жизнь. Или в исполнение обязательств. Так воспитывали Дороти Доусон, и так воспитала она своего единственного сына.