Повторение пройденного - [67]

Бронетранспортер подходил все ближе и ближе к нам.

— Не стреляйте, сначала я, — шепнул капитан, стуча зубами.

То ли от ожидания, то ли от страха его всего трясло.

Мы замерли, прижавшись к земле. Еще минута. Шум мотора все слышнее.

— Спокойствие, главное — спокойствие, — шептал капитан.

Я взглянул на Заикина. Младший лейтенант был сосредоточен и только одним глазом смотрел на дорогу. Второй глаз у него был прищурен, словно он собирался стрелять. Но стрелять пока некуда и целиться некуда. Бронетранспортер полз, лязгая гусеницами, по дороге. Вот он уже совсем близко — двадцать пять, двадцать, пятнадцать, десять метров…

Дорога грохотала, шумел мотор, тяжело сопели капитан и мы с Заикиным.

— Ложись! — крикнул капитан и бросил две гранаты.

Удар! Треск! Лязг металла!

Капитан схватил автомат и начал стрелять. Из бронетранспортера выскакивали немцы — один, второй, третий. Они валялись, и мы с Заикиным тоже стреляли: он из пистолета, я из автомата.

Бронетранспортер дымил. Шесть немцев уже лежали возле него. Мы замерли — выжидали. Может, будут еще? Но из машины никто не показывался.

Заикин первым предложил:

— Посмотрю…

— Подожди! — рявкнул капитан. — Отдохни минутку…

У него тоже не хватало сил подняться. Он улыбался — беззаботно, совсем не по возрасту.

— Ну ладно, иди! — сказал он через минуту Заикину. — Тихо.

Заикин вылез на дорогу.

В моей фляжке была водка.

— Возьмите, — предложил я капитану.

— Вот спасибо, дорогой! Вот спасибо! — Капитан сладко чмокал, повторяя: — Еще глоточек… Вот теперь в самый раз.

— Дай и мне. — К нам в канаву спустился Заикин. — Там еще водитель. Готов!

Он взял фляжку, сделал несколько глотков, сказал: «Гадость!» — потом возвратил мне:

— Хорошо. А ты что ж?

Теперь можно и мне. Два глотка — и фляжка пуста. Я надел ее на ремень, рядом с подсумком.

— Двинулись? — спросил капитан. — Как там наши?

Мы вылезли на дорогу. Уже отойдя от бронетранспортера шагов на двести, капитан вспомнил:

— А документы? Пойди сбегай. На всякий случай. Мы подождем.

Я возвратился к машине. Расстегивал шинели, пуговицы нагрудных карманов. Считал про себя: раз, два, три, четыре, пять… У шестого в нагрудном кармане было пусто. И в другом — пусто. Пришлось расстегнуть гимнастерку, отколоть булавку. Шесть. Седьмой в машине. Я полез туда. Отвалил немца от смотровой щели. Отвалил с трудом. Руки его застыли на рычагах. Теперь — семь.

Когда я возвратился к офицерам, услышал их разговор:

— А до войны? — спрашивал Заикин.

— В ВУАПе работал. Не знаете такую организацию?

— Не слышал.

— Всесоюзное управление по охране авторских прав. Была такая.

— Сколько же вам?

— Пятьдесят седьмой.

Он заметил меня. Спросил:

— Взял?

Потом как-то виновато взглянул на Заикина:

— Вы не против, товарищ младший лейтенант, если я с собой их?.. Вам ведь все равно, вы воюете, а для меня это первый и, наверно, единственный случай…

Заикин благородно согласился:

— Передай документы убитых капитану.

Я передал.

— Вы не обижайтесь. — Капитан спрятал документы в карман. — Случай такой… Сами понимаете…

Мы возвратились к своим и стали хоронить убитых. Сержанта. Еще двух солдат. Трое трофейщиков были ранены, но легко. Они трудились вместе со всеми. Для облегчения дела могилу решили не рыть. Положили убитых в боковую часть окопа и засыпали землей.

Все равно этот мокрый немецкий окоп никому уже не потребуется.

Потом попрощались:

— Бывайте!

— Бывайте!

Финчасть и остатки трофейной команды пошли в одну сторону, мы — в другую.

Начало смеркаться. С сумерками подул ветерок, пробирающий до костей. Мокрые шинели и штаны похолодели. В комбатовских сапогах и моих ботинках хлюпала вода.

— А жаль, что я так и не спросил фамилию, — произнес Заикин.

— Чью?

— Да капитана этого.

Потом мы одновременно вспомнили про то, о чем оба забыли:

— А третий пост?

Вернулись, благо недалеко. Развилка дорог — хороший ориентир, а свежая могила на опушке леска — теперь памятное место. Отметили его на карте. Сюда удобно тянуть ход. И обзор вокруг отличный. Вдали виден Бреслау — все в том же зареве пожаров и в темных облаках.

— Ты не злись, — вдруг сказал Заикин. — Я же не знал, что у вас это самое, ну всерьез… Мне уже и так попало. Соколов, думал, съест. Говорит: «Иди и извиняйся, подлец!» По старым порядкам — перчатку, мол, тебе! Дуэль! Не злись! Договорились?

— Договорились.

Вдруг Заикин застеснялся совсем по-детски:

— А у тебя есть ее фотография? Покажи, пожалуйста!

— Нет.

Фотографии ее у меня действительно не было.

Зарево пожаров над Бреслау освещало обратную дорогу. Вот уже последняя тропка, и мы опять месили грязь, сокращая путь по полю.

На земле лежала убитая лошадь.

Двуколки уже не было. Видно, старшина уехал. Только лошадь — темной тушей в темноте. Блики пожаров играли на ее рыжей шкуре.

— Слушай, я весь день тебя ищу, — обрадовался Вадя Цейтлин, когда мы вернулись к своим. — Понимаешь ли, подсунули мне тут одно задание; так я хотел посоветоваться, по секрету, конечно…

— А что случилось?

— Да замполит поручил наградные писать. Мне, говорит, некогда, а тебе все равно нечего делать. Я и правда сегодня болтаюсь, как у знамени отдежурил. Вот по этому списку. — И Вадя показал какую-то бумажку. — Говорит, надо подвиги описывать, и покрасивей, а что писать, я просто теряюсь. И посоветоваться не с кем. Помоги!