Повстанцы - [130]

Помещик уступил место юристу. Юркевич шагнул вперед и заговорил тонким, охрипшим голоском. Прежде всего, он похвалил пана Скродского, соизволившего разрешить крестьянам приобрести в собственность землю — некоторым даже больше, чем они владели до сей поры. Потом воздал должное шиленским хозяевам: они, правильно уразумев дело, через своих доверенных Кедулиса, Сташиса и Бразиса изъявили письменное согласие на об^: мен земель и составление выкупных договоров.

Толпа всколыхнулась, загомонила. Сквозь общий ропот там и сям прорывались крики:

— Неправда!..

— Кто их просил за нас расписываться!

— Обмануть нас хотят!

— Не уступим своего поля!

— Не надо нам Заболотья!

А старуха Григалюнене, молодая Норейкене и еще несколько баб позадиристее протолкались к Сташису и Кедулису, грозясь кулаками.

— Иуды бесстыжие!..

— За сивуху душу продали!..

— Лодыри, растяпы! Нешто они о земле заботятся!

— Это Кедулисовы штучки!

— Сташис пану продался!

— И Бразис хорош — связался с лиходеями!

Пан Скродский в изумлении глядел на орущих мужиков. Где их послушание, унижение и страх — все эти исконные чувства, сильнее пут связывавшие темные толпы хлопов? И откуда этот мятежный дух? Мало их еще пороли?! Пан украдкой наблюдает за рослым парнем с дубиной. Ничего — детина стоит спокойно, твердо, расставив ноги, положив обе руки на свою палицу, точь-в-точь как на дворе, когда прикрывал собой девку. Правда, она уже служит в поместье, но что толку…

А люди утихли. Юркевич снова, повысив голос, принялся разъяснять, как полезно для крестьян переселиться. Земля там, правда, немного хуже, но зато ее больше. Кроме того, пастбища, лес, а если поладят с паном, то получат и дрова, и луга для покоса, а в свободное время еще и подзаработают в имении чистоганом.

— Братцы, хозяева, — кричал юрист, — будьте разумны! Последуйте примеру самых старших соседей Кедулиса, Сташиса, Бразиса!

Снова поднялся шум:

— Не желаем!

— Не уйдем со своей земли!

— Надуть нас хотите!

Когда гам притих, Юркевич стал стращать и грозиться. Если шиленские хозяева по-хорошему не договорятся, то пан и без их согласия поступит так, как ему заблагорассудится. Поля будут обменены, и деревне — никаких льгот: ни пастбищ, ни леса!

— Ребята, одумайтесь! — надрывался уже совершенно охрипший юрист. — Пожалеете, но поздно. Я вам желаю добра. Послушайтесь моего совета. Не ждите, пока пан Скродский обратится за помощью к властям.

Тут Юркевич вытащил пачку бумаг и, листая их, продолжал:

— Царский манифест и Положение ясно указывают, что крестьяне и дворовые должны по-прежнему пребывать в послушании пану и беспрекословно выполнять все обязанности. На пана возлагается надзор за соблюдением этих обязанностей, за спокойствием и порядком. Пан сохраняет суд и расправу над ослушниками и преступниками. В течение двух лет со дня обнародования манифеста крестьяне могут заключить договоры на выкуп земли, но только той, которую пан согласится им уступить. Если не желаете, все останется по-старому, и вы по-прежнему будете крепостными. Одумайтесь, жители Шиленай!

Слова эти произвели впечатление. Многие понурили головы, другие озабоченно переглядывались — верить этому пану или нет? Немало глаз было обращено на Пятраса Бальсиса и Норейку — что они скажут?

Пятрас понял опасность. Хитер Юркевич — умеет возбуждать всякие сомнения, кое-кто уже и заколебался. Чтоб хоть сегодня они не соглашались! Нужно выиграть время. А потом в дело вмешается молодой Сурвила.

Сдерживая злобу, Пятрас старается говорить спокойно:

— Жители Шиленай долго думали, пан, и решили: своих пашен не уступать, других не брать. Нужно с паном Скродским договориться, только барин не может наши усадьбы и пахотную землю отобрать. Шиленские хозяева еще обождут. Чего торопиться с выкупом? Еще полтора года впереди. Правда, мужики, чего нам спешить?

— Истинная правда! Чего спешить? Обождем! — загудело много голосов.

Вдруг Кедулис, злой и хмурый, обернулся к Пятрасу и, размахивая руками, вне себя заорал:

— А ты откуда выискался, такой умник-разумник! Тебе-то что до наших дел с паном? Чего суешься? Людей науськиваешь? В полицию тебя…

Поднялось такое столпотворение, что слов Кедулиса больше никто не слышал. Старая Григалюнене, Норейка с женой, Бержинис и другие, кто поближе, загорланили:

— А ну-ка, попробуй, сбегай к стражникам!

— А тебе-то что до наших дел?

— Правильно Пятрас присоветовал. Лучше обождать, чем земли лишиться!

— Где совесть потерял, Кедулис?

Что-то выкрикивали и те, кто подальше, — может, кто и одобрял Кедулиса, но большинство было против старика. Отречься от своих пашен и перебираться на тощие земли Заболотья никто не желал. А ко всему, Пятраса Бальсиса в деревне все любили, а Кедулиса презирали за злой нрав и нерадивость в хозяйстве.

Когда гомон затих, Юркевич решил рискнуть — попытался склонить владельцев половинных наделов:

— Шиленские хозяева! Говорю вам в последний раз. Кто еще этой осенью добровольно согласится перебраться в Заболотье, получит полный надел, хотя бы до сих пор и имел всего полволока. Пан поможет перенести постройки и выдаст лесу на новую избу. Пан разрешит по-старому пасти скот на помещичьих пастбищах, косить панские луга за отработку по уговору. А кто заупрямится, против того будет возбуждено судебное дело. По суду ослушники будут выселены насильно, земли получат меньше, чем теперь обрабатывают, и никакой панской милости, никаких облегчений! Подумайте, взвесьте! Кто согласен — пусть заявит об этом мне, или пану управителю, или войту. Рожь еще можно сеять на старом месте — земля ведь подготовлена, зато яровые сеять придется в Заболотье. Заранее сообщаем, чтоб вы знали, где работать. Таково милостивое предложение пана Скродского для вашей же пользы, согласно августейшему манифесту и всем законам.