Повседневная жизнь Версаля при королях - [2]

Это умолчание весьма симптоматично, поскольку Ленотр попытался снять вину с Марии-Антуанетты и переложить ее на другие плечи. «Отнюдь не судьи, — утверждает он, — приговорили королеву к смерти: ее палачом было то галантное и развращенное общество, что окружало ее…» Ее фавориты, «… легкомысленные, безответственные и неумные… вели к гибели неопытное создание, не имевшее ни наставника, ни покровителя, ни мужа, поскольку ее супруг был столь же неспособен управлять своей женой, как и королевством». Все это верно и очень точно изложено и тем не менее является лишь полуправдой. Ибо «неопытное создание» отнюдь не было безликим и безвольным существом. Недаром же Мирабо, знавший в этом толк, называл Марию-Антуанетту «единственным мужчиной в королевской семье». Обладая сильным характером, имея огромное влияние на короля, именно она, и это было общеизвестно, подталкивала Людовика XVI ко всем тем шагам, которые и привели в конечном итоге ко всеобщему взрыву. И это не дает возможности, как бы ни хотелось Ленотру, полностью снять с нее вину за будущее, сделав пешкой в чужих руках.[5]

Гораздо более справедлив автор в оценке супруга Марии-Антуанетты, и приводимые им факты лишь дополняют и разъясняют то, что известно из «большой» истории. Слабый, безвольный, невероятно ограниченный, проникнутый идеей извечного, Богом данного абсолютного характера королевской власти, но при этом неспособный наподобие «Короля-Солнца» этой идее соответствовать, Людовик XVI был обречен ответить за все безобразия и грехи своих предков. Отсюда неизбежность и закономерность революции, разразившейся именно в его время, несмотря на робкие попытки короля отсрочить ее наступление.[6] По словам Ленотра, Людовик XVI «скромно взялся за починку дряхлого, рассевшегося здания», но «эта попытка кончилась крахом», поскольку за починку принялись слишком поздно. «Нация устала ждать и сама весьма грубо, на свой лад, приступила к ремонту».

Так незаметно писатель подводит нас к революции и последним дням Версаля. И лишь одна глава книги вызывает недоумение и неприятие. Я имею в виду главу «Бланки с королевской печатью». Из многочисленных свидетельств XVII–XVIII веков известно, каким страшным злом были эти «бланки» (lettres de cachet), щедро раздаваемые королевской властью. Такой документ ввергал в Бастилию или в иную государственную тюрьму любого человека, где без суда и следствия, потеряв свое имя, он исчезал на неопределенный срок, а зачастую и навсегда. Такова была неразгаданная история арестанта в железной маске[7] и многих-многих других, чьи имена канули в Лету. По таким «бланкам» томились в тюрьмах и люди весьма известные, в том числе дважды побывавший в Бастилии Вольтер, будущий революционер Мирабо и будущий социалист Сен-Симон. Отсюда становится понятным, почему революция началась именно со взятия народом Бастилии как символа ненавистного королевского произвола. А вот Ленотру представляется, что подобный «бланк» был «не инструментом репрессий, а напротив, мерой спасения от жестокого наказания, налагаемого тогдашним правосудием» (!). Делая это парадоксальное утверждение, писатель ссылается на Функ-Брентано, и, кажется, сам он с ним совершенно согласен, явно не замечая, что приводимые им ниже примеры вопиюще свидетельствуют против! Особенно это очевидно в деле Латюда, по прихоти королевской фаворитки безвинно томившегося в тюрьмах Франции 35 лет и вышедшего на свободу лишь по воле случая.[8] И напрасно автор пытается нас уверить, что, преданный суду, Латюд был бы колесован: его «дело» не принял бы к производству ни один суд страны.

Завершая этот краткий обзор, заметим, что наши единичные критические замечания ни в коей мере не могут повлиять на общую высокую оценку труда Ленотра. Глубоко продуманная и четко построенная книга о Версале несомненно является одним из лучших его произведений, поражающим обилием уникальных фактов при сравнительно небольшом объеме. И думается, всякий читатель, раскрывший эту книгу, наверняка дочитает до конца, узнав удивительные вещи и о Зеркальной галерее, и о сердцах французских королей, и о «грустной Пепе», и о многом-многом другом.

А. П. Левандовский

От переводчика

Предлагаемая читателю книга принадлежит перу французского писателя и историка Жоржа Ленотра (1857–1935). Сейчас в России это имя никому не известно, но в начале XX столетия его знала самая широкая читательская среда: переводы рассказов Ленотра и отдельных глав из его книг, посвященных разным моментам французской истории, печатались в популярнейших русских журналах.

Настоящее имя писателя — Луи-Леон-Теодор Госселен. Выбор его литературного псевдонима не случаен: по родословной линии своей бабушки он действительно являлся потомком знаменитого Андре Ленотра — знаменитого садового архитектора, создателя версальского парка, чье имя встретится на страницах публикуемого текста. Писателю явно хотелось таким вот образом выразить свою исконную, кровную принадлежность к отечественной истории.

Литературную деятельность Ленотр начал на поприще журналистики. В 1880-е годы он сотрудничал в самых солидных газетах того времени: «Тан», «Фигаро», «Ревю дэ дё монд», «Ле монд иллюстре». Однако зрелищу современной жизни Ленотр явно предпочел картины прошлого: его влекла к себе история в ее живых подробностях, которые он открывал для себя сам.