Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта - [29]

о своих встречах с Бетховеном в 1823 году. Вместе с музыкантом он совершал длинные пешие прогулки по окрестностям Бадена, где тот тогда жил, недалеко от Вены, потому что, говорит он, «Бетховен хороший ходок и с удовольствием устраивает многочасовые походы, особенно по диким и романтическим местам. Мне рассказывали, что он гуляет так целыми ночами и что ему даже случалось не возвращаться домой по нескольку дней».

Гуляя, они остановились подкрепиться в одном ресторане на открытом воздухе; сам ресторанчик привел Бетховена в восхищение, но вот меню понравилось ему меньше. «Венская еда славится на всю Европу, — пишет Шульц, — и то, что приготовили для нас, было так роскошно, что Бетховен не смог удержаться от замечания по поводу такого расточительства. „Почему так много разных блюд? — вскричал он. — Человек ставит себя ниже уровня животных, если стол является для него главным наслаждением в жизни…“»

Музыка

Было бы несправедливо утверждать, будто еда до того владела разумом венцев, что заставляла их недооценивать радости духовные. Музыка всегда занимала в их удовольствиях первое место, и это тем более верно, что сама по себе еда не приносила им полного удовлетворения, если их слух не радовала игра флейтиста, скрипача, музыканта, играющего на цитре, либо какого-нибудь импровизированного трио или квартета. Музыканты располагались на лужайках Пратера так, чтобы музыка была слышна обедающим, и восхищали их мелодиями, заимствованными из опер Моцарта или Гайдна вперемешку с репертуаром из Ланнера и Штрауса. Что касается песен Шуберта, то они так хорошо соответствовали народной сентиментальности, мимолетным влюбленностям и меланхолии каждого венца, что во всей Вене не было юноши или девушки, которые, имея уши и хоть немного музыкального слуха, целыми днями не пели бы его песен.

Насколько неполным показался бы нам образ Шуберта, если бы представление о нем не сопровождалось радостными походами в Венский лес, настолько сами эти походы теряли бы свою прелесть, если бы мы не могли представить себе радостных или, наоборот, ностальгических песен, эхо которых разносилось по всему лесу. Потому что, как писал английский путешественник Чарльз Барни, побывавший в Вене в 1773 году, «здесь поют даже каменные скульптуры ангелов над дверями домов».[41]

Глава третья СТОЛИЦА МУЗЫКИ

В сердце города. Объединяющая роль музыки. Придворная капелла. «Соловьиная клетка». Атлас знаменитых музыкантов. Великие дни музыки. Вена и ее музыканты

Музыка всегда была для венца чем-то большим, нежели просто развлечение, удовольствие или даже эстетическое наслаждение: она является для него своего рода жизненной необходимостью. Это относится не только к какому-нибудь определенному моменту истории Вены, но верно для всей ее жизни — поскольку каждый город рождается, растет и умирает, как любое живое существо. Индивидуальность Вены настолько пронизана музыкой, пропитана и сформирована ею, что город и его музыканты неразделимо связаны между собой; они понимают друг друга, и если, например, Шуберт и Иоганн Штраус созданы венской атмосферой в самом высоком смысле этого слова и обязаны ей основными чертами своего характера и гения, то в свою очередь и сами они оставили на образе Вены неизгладимый след: невозможно представить себе Вену, не подумав при этом об авторах Незаконченной симфонии и вальса На прекрасном голубом Дунае.

Музыка нерасторжимо связана с Веной, потому что она проникает во все классы общества, потому что место для нее есть в каждой семье, потому что она является неотъемлемой частью и домашнего очага, и жизни улицы. Именно поэтому ее воздействие проявляется в непринужденном поведении всех венцев, и этот феномен с таким постоянством проходит через столетия, что его можно по праву считать константой национального темперамента. В истории других городов также были блистательные и плодотворные периоды пышного расцвета музыки, но они были короткими, как всякое цветение. Было также время, когда всей Европе задавала тон неаполитанская опера, и виртуоз, желавший сделать карьеру хотя бы и только в своей стране, должен был непременно ехать в Италию, чтобы заслужить на это право. Во времена Моцарта в Маннгейме был оркестр, не имевший себе равных ни в одной другой стране, и маннгеймский период автора Волшебной флейты был одним из важнейших в расцвете его гения. Дублин во второй половине XVIII века приобрел такую известность и собрал такое множество утонченных меломанов, что там проходили самые блистательные музыкальные премьеры, например, первое исполнение Мессии Генделя. В эпоху романтизма музыкальными центрами были Дрезден, Дюссельдорф, Гамбург, а раньше — также Лейпциг, когда кантором в тамошней Томаскирхе был Иоганн Себастьян Бах. Но, думая об этих городах, мы понимаем, что они всего лишь бывшие музыкальные столицы, как бы ни были хороши их оркестры в период взлета и в наше время.

В сердце города

С Веной не произошло ничего подобного: музыка укоренилась в самом сердце города. Она регулирует его пульс, проникает в самые скромные дома и в самые дальние улочки предместий. В принципе то же самое можно сказать почти обо всех городах Германии и Австрии. Нет ни одного германского городка, каким бы крохотным он ни был, где, гуляя вечером после того, как уляжется шум городского движения, вы не услышали бы льющихся из какого-нибудь открытого окна звуков трио Гайдна или квартета Моцарта, а то и септета Бетховена в не слишком точном исполнении собравшихся за одними и теми же пюпитрами родителей и детей, одержимых общей страстью. Речь идет именно о страсти; я прекрасно понимаю, что в венских домах какая-нибудь сведенная до исполнения в четыре руки симфония далеко не всегда звучала безупречно, что, играя иную сонату, фортепьяно и скрипка вдруг выдыхались, силясь не расползтись в разные стороны к концу страницы партитуры; понимаю, что несчастные бродячие музыканты часто уродовали шедевры своими дрянными скрипками, но случалось также — стоит лишь вспомнить прекрасную повесть Грильпарцера