Повседневная жизнь тамплиеров в XIII веке - [7]

В течение всех восемнадцати лет своего правления Бодуэн I непрерывно вел войны. Воспользовавшись соперничеством между правившими в Каире Фатимидами и Сельджукидами Дамаска, он занял Арзуф, Кесарию, Акру, Бейрут и Сидон, оккупировал Трансиорданию, возведя там замок Монреаль, и стал продвигаться по направлению к Красному морю, перерезав большой караванный путь в Мекку. В то же самое время он отразил четыре натиска турок на государства крестоносцев. К северу от Иерусалимского королевства граф Сен-Жиль овладел Тортосой и Библосом, а затем Триполи.

Но период завоеваний подходил к концу. Вплоть до смерти Бодуэна I крестоносцы шли от победы к победе, приводя противника в состояние оцепенения. Вдохновленные верой, убежденные в справедливости своей войны, презирая смерть, они, как сообщает Фульхерий Шартрский, идя в бой, издавали клич: «Христос жив, Христос царит, Христос повелевает!» Однако уже Бодуэн II, отказавшийся от своего графства Эдесского в пользу Жослена де Куртене, мог лишь с трудом поддерживать безопасность своего королевства, несмотря на талант и мужество, коими он не уступал своим предшественникам. Ему едва удалось спасти княжество Антиохийское, но из-за недостатка средств пришлось отказаться от осады Дамаска. Арабы же тем временем собрались с силами и также перешли к ведению священной войны. Отныне нехватка людей непрестанно парализовывала инициативу франков, создавая для них трагическую ситуацию в случае поражения и не позволяя им в полной мере воспользоваться своими победами. Преследование побежденного противника вдали от своих укрепленных пунктов грозило обернуться для них, а нередко и оборачивалось, фатальным исходом. Бодуэн II, превосходно анализируя ситуацию, с одной стороны, прилагал усилия для укоренения франков на Святой Земле, а с другой — старался посеять раздор среди мусульман, попеременно применяя приемы войны и дипломатии. Однако все его усилия позволили только укрепить рубежи маленького королевства, стабилизировать хрупкие результаты завоевания. И все же обстановка оставалась столь неспокойной, что и сам он однажды во время охоты был захвачен в плен. Можно представить себе, какому риску подвергались простые люди, паломниками направлявшиеся в Иерусалим из какого-нибудь портового города! Местность, по которой проходили маршруты паломников, была наводнена грабителями и убийцами.

Несколько угодных Господу рыцарей…

Именно тогда выходит на арену Гyro де Пайен, будущий первый магистр тамплиеров, и в этот исторический момент зарождается знаменитый Орден. Его истоки тонут во мраке, погружены в безвестность и отмечены печатью смирения, что никак не согласуется с той силой международного масштаба, в которую со временем превратится эта организация. Благочестивый епископ Акры Жак де Витри употребил «высокий стиль» для описания начала деятельности Ордена:

«После этих событий, когда все — богатые и бедные, юноши и девушки, старики и дети — устремились в Иерусалим, чтобы посетить святые места, грабители и воры стали появляться на дорогах и чинить обиды паломникам, которые шли вперед, не ведая страха, и обирали многих, а некоторых даже лишали жизни. И тогда несколько благочестивых и угодных Господу рыцарей, движимых милосердием, отступившись от мира и посвятивши себя служению Христу, последовали голосу веры и торжественным обетам, произнесенным перед патриархом Иерусалимским: защищать паломников от грабителей и кровопийц, оборонять дороги, сражаться во имя господина короля, проводя жизнь, подобно истинным монахам, во смирении и целомудрии, отрекшись от собственного имущества. Главными среди них стали два благочестивых мужа, преданных Господу, — Гуго де Пайен и Годфруа де Сен-Омер. Сначала лишь девять человек решились принять такое поистине святое решение. Они носили одежды, которые давали им верующие в качестве подаяния, и в течение девяти лет несли свою службу в светском платье. Король, рыцари и господин патриарх, исполнившись сострадания к сим благородным людям, отрекшимся от всего ради Христа, начали оказывать им поддержку из своих собственных средств и впоследствии даровали им, ради спасения души, несколько бенефициев и имений. Так как у них еще не было ни церкви, принадлежащей им, ни постоянной резиденции, господин король предоставил им на время небольшой покой в части своего дворца, примыкавшей к Храму Господню. Аббат и каноники этого храма со своей стороны во имя их служения также уделили им место, которым владели, рядом с королевским дворцом. Впоследствии они, поскольку получили приют у Храма Господня, стали называть себя братьями-рыцарями Храма…»

Вильгельм Тирский в своей хронике несколько более сдержан. Он утверждает, что, так как эти рыцари посвятили себя делу веры, им «было поручено господином патриархом и прочими епископами не жалеть усилий, ради отпущения грехов обороняя пути и дороги». Он утверждает также, что и спустя девять лет этих благочестивых палестинских стражей порядка было всего девять человек. Стоит ли говорить, что Вильгельм Тирский ненавидел тамплиеров и стремился принизить их роль. Жак де Витри, выражая свое истинное отношение к Крестовым походам, многое заимствовал у него, но, будучи близко знаком с тамплиерами и наблюдая их в деле в своем епископстве Акрском, он совершенно не разделял его взглядов на их счет. Напротив, он возродил полулегендарную атмосферу, окружавшую зарождение Ордена тамплиеров, и стремился разделить с читателями свое изумление. Несомненно, в начале деятельности Орден отличала крайняя скромность. В то время как большая часть крестоносцев не помышляла ни о чем другом, кроме возвращения на родину, бросив Иерусалим и Святую Землю на милость неверных, а другая часть мечтала обосноваться в какой-нибудь подходящей сеньории или укрепиться в своем замке, небольшая группа добровольцев под руководством Гуго де Пайена решила остаться. Эти благочестивые рыцари не требовали ничего, кроме разрешения сопровождать паломников, охранять дороги на самых опасных участках и, если представится такая возможность, оказать вооруженную поддержку королю Иерусалимскому. Когда они не сражались или не находились на страже пути из Хайфы в Кесарию — наиболее отвратительного участка, — они присутствовали на богослужении. Наполовину воины, они, однако, не имели ни опознавательных знаков, ни имущества, ни иерархии или каких бы то ни было прерогатив. С самого начала они оказались за пределами и светского общества, потому что служили делу религии, и Церкви, несмотря на свое служение, потому что постоянно находились на военном положении и проливали кровь! С самого начала этот дуализм вызывал беспокойство. Но людей той эпохи безусловно увлекал их пример и их самоотверженность. Более того, Божьи рыцари навсегда, или, если угодно, вечные крестоносцы, они в наиболее полной, совершенной и бескомпромиссной форме воплотили рыцарский идеал. Древний рыцарский завет предписывал ни в коем случае не водиться с предателями, защищать слабых, соблюдать воздержание и умеренность, слушать мессу каждый день, смирять гордыню, соблюдать целомудрие тела и души и всегда быть готовым пролить кровь во славу Церкви. Невероятное стремление примирить честь и веру было присуще единомышленникам Гуго де Пайена. И Церковь, влияние которой на эволюцию нравов оставалось определяющим и которая прилагала усилия к приданию нравственного смысла воинственным инстинктам сословия знати и к тому, чтобы положить конец частным конфликтам, не могла не поощрять подобного рвения. Оказалось, что тамплиеры очень точно воплощали в жизнь ту модель, которую Церковь предлагала всегда. Что до людей с отважным сердцем — а таких было немало, — то они быстро почувствовали, какую ценность представляет собой маленький отряд Гуго де Пайена и насколько исключительно его значение. В нем воплотились и стремление к совершенству, до сих пор казавшееся невозможным, и самые сокровенные помыслы и мечты, порожденные старинными героическими поэмами. Родилось новое рыцарство, как выразился позже святой Бернар, представители которого не искали для себя ни богатства, ни славы. Именно поэтому, а не по иной причине они явили собой живое воплощение всех рыцарских идеалов. Для вояк и алчных феодалов, затесавшихся в Орден и затерявшихся в нем, даже если они мало заглядывали себе в душу и редко каялись в своих грехах, он давал уникальную возможность спасения, был единственным словом, которое стоило сдержать, единственным величием и единственным положением, достойным того, чтобы его добиваться, лучшим, о чем стоило молиться. Этим объясняется молниеносный успех храмовников, хотя, по мнению недоброжелательного хрониста Вильгельма Тирского, никакого успеха не было — ведь после девяти лет деятельности у Гуго де Пайена по-прежнему оставалось только девять единомышленников. В противном случае поддержка, которую одновременно оказали им патриарх Иерусалимский и его каноники, король Иерусалимский и его бароны, не была бы такой быстрой и горячей.