Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - [207]

Примечательно, что перестраивались не только советские люди, но и бывшие наши граждане — зарубежные спекулянты, снабжавшие гастролеров импортной бытовой техникой. Еще перед началом гастролей в дирекцию оркестров приходили по факсу прайс-листы, по которым можно было заранее сделать заказ нужной техники — телевизоров, видеомагнитофонов. По приезде в какую-нибудь Японию или Корею дельцы приходили в гостиницу за деньгами — сэкономленными суточными. А через несколько недель в СССР приходил контейнер с искомым содержимым…

Как-то солист Большого театра бас Иван Петров спросил Екатерину Фурцеву — с чего это она его все время называет «наш золотой фонд»? Добрейшая госпожа министерша юлить не стала: «Вы же нам столько валюты зарабатываете!» Да, много долларов привез в СССР Иван Иванович, жаль только, что, пропев 27 лет на сцене главного театра страны, вынужден был уйти в 1970 году — из-за диабета, не позволявшего петь так, как хочется. И прекратились его поездки по миру, хорошо хоть, что на «Волгу» успел заработать.

Когда Фурцева сказала «нам» — это значит, и для нее лично. Галина Вишневская утверждает, что сама давала ей «на лапу»: «В Париже, во время гастролей Большого театра в 1969 году, я положила ей в руку 400 долларов… Просто дала ей взятку, чтобы выпускала меня за границу по моим же контрактам (а то ведь бывало и так: контракт мой, а едет по нему другая певица). Я от волнения вся испариной покрылась, но она спокойно, привычно взяла и сказала: “Спасибо…” Были у нее свои артисты-“старатели”, в те годы часто выезжавшие за рубеж и с ее смертью исчезнувшие с мировых подмостков. После окончания гастролей такой “старатель” — чаще женщина — обходил всех актеров “с шапкой”, собирая по 100 долларов “на Катю”, — а не дашь, в следующий раз не поедешь. Мне это рассказывали артисты оркестра народных инструментов на гастролях в Англии. Собирала у них дань подруга Фурцевой, певица нашего театра по прозвищу “Катькина мочалка” (та ходила с ней вместе в баню). Она часто ездила именно с этим коллективом. От хозяйки были у нее специальные инструкции, так что она знала, что покупать, набивала барахлом несколько чемоданов и волокла в Москву».

Начиная с 1960-х годов гастроли творческой богемы в капстранах превратились в неиссякаемый источник доходов не только Советского государства, но и чиновников. Желающих брать взятки борзыми щенками у нас испокон веку было хоть отбавляй, в том числе и за возможность выезда за границу. Взяточники сидели в Госконцерте, находившемся в Москве на Неглинной улице. Каждую страну курировал тот или иной столоначальник, решавший — пускать или нет?

Систему взаимоотношений обрисовала Плисецкая: «Достоин ли артист быть приглашенным? Политически зрелое ли он лицо? Ну и так ли уж приветливо улыбнулся столоначальнице, курирующей, скажем, Германию с Австрией, при последней встрече? Сообразит ли, что из милостиво оставленной после госпоборов суммы нужно отчислить хорошенький куш на подарки благодетельнице-столоначальнице? Сообразит ли вежливым шепотком поинтересоваться, в чем особая нужда у благодетельницы сегодня вышла? Догадается ли, что нужно запастись размерами на зимние сапожки, летние лодочки, теплое пальтецо, плащик? Справится ли, какую из французских парфюмерий та более всего почитает?

А контакты у застенчивых кураторш с далекими импресарио самые доверительные и рабочие. Несколько циничных импресарио, самодовольно похохатывая, вслух припечатывали: “Этот госконцертовец-столоначальник у меня на ежемесячной зарплате, не в рублях, разумеется. Этой я квартиру кооперативную выкупил…” <…> При каждом директоре Госконцерта, а сменилось их на моем веку уйма, алчность губила, — замдиректор из органов КГБ официально прикомандированный. Вот уж были персонажи, ценители изящных искусств, я вам скажу… Помяну одного — замдиректора Госконцерта СССР товарищ Головин, придя на работу в учреждение культуры, внезапно оказался собирателем-коллекционером новых костюмов. Откуда у крестьянского сына такое барское хобби? Любил, пролетарий, материалец приглядеть, оттенки подобрать, на примерки походить. И все на Пятой авеню, на Стренде. Мне рассказывал Юрок, что после каждого визита Головина в Америку в юроковскую контору приходил кругленький счет за пошивку семи-десяти дорогих костюмов. Юрок безропотно счета оплачивал. Бизнес так бизнес. Совсем чертовщиной было то, что в свой кабинет на Неглинную, 14, являлся товарищ Головин всегда в одном и том же сероватом залоснившемся костюме. Скромно. По-ленински. Ночами, что ли, примерял он свои новые костюмы, как гоголевский поручик сапоги? Брал человек взятки, брал. Но… борзыми щенками, по-сегодняшнему — новыми костюмами…»

Не только перворазрядные, но и прочие музыканты-исполнители, как бы их ни унижали в Госконцерте, без зарубежных гастролей обойтись не могли и по творческим, и по материальным соображениям. В СССР максимальная ставка за сольный концерт для Ростроповича, Рихтера, Ойстраха ограничивалась 180 рублями (для певиц уровня Вишневской, Образцовой, Архиповой она составляла 200 рублей). А в Америке за один концерт они могли в 1970-х заработать 200 долларов, притом что импресарио платил Госконцерту пять тысяч долларов за концерт, то есть в 25 раз больше, чем гонорар артисту. Ростропович за два месяца в Америке мог дать 25 сольных концертов, несложно подсчитать, таким образом, его месячную зарплату за рубежом (годика два поездишь — и на кооператив заработаешь!) и ту большую часть заработка, что оттяпало себе родное отечество. В 1960-х годах Вишневская и Ростропович как минимум трижды, в 1965, 1967 и 1969 годах, гастролировали по США вместе. Поэтому, когда они остались в Америке, их состояние стало расти огромными темпами — нахлебников из Госконцерта кормить-то не надо, да и министра культуры в Америке почему-то нет (кто же ею руководит?). Интересно, что если певец или музыкант выезжал не в сольный тур, а вместе со своим театром, то он получал те же десять долларов в день, как и все остальные гобоисты и валторнисты. Такова была система.