Повседневная жизнь советского города - [33]

. В Петрограде фактов расстрелов не было, но милиция широко практиковала облавы, выселение женщин в другие губернии, препровождение их по этапу. В сентябре 1919 г. отдел Управления Петросовета сообщал: «Проведенной облавой в ночь на сегодняшний день в гостинице «Москва» на углу Невского и Владимирского проспектов установлено, что гостиница является в полном смысле этого слова притоном, где проделывают свою вакханалию женщины, продающие себя, и уголовные элементы»[142]. Отсутствие четких нормативных суждений новой власти осложняло работу правоохранительных органов. Часто во время облав арестам подвергались женщины, случайно оказавшиеся в это время на улице и не имевшие никого отношения к сексуальной коммерции. В 1919 г., например, городские власти запретили ночевать на вокзалах, нарушителей отправляли в лагеря на 6 месяцев. В числе задержанных оказывались и женщины, которых нередко причисляли к проституткам. Для оправдания этого хаоса Б. Г. Каплун, один из руководители Петроградского совета в 1918–1921 гг., написал специальные тезисы «К вопросу о борьбе с проституцией», которые представляют собой классический образец нормализующего суждения власти, призванного заполнить правовой вакуум и сформировать ментальные установки населения. В тезисах, в частности, утверждалось: «С коммунистической точки зрения проституция как профессия не может существовать. Это не есть профессия в государстве труда. Торговля своим телом есть дело человеческой совести… Слово «проститутка», как понятие о человеке, торгующем своим телом, считающим это своей единственной профессией, не существует. Отсюда не существует и определения понятия проституции как общественного явления. Нет борьбы с проституцией, а есть борьба с женщинами. у которых нет определенных занятий»[143]. Такие особы, независимо от того, торгуют они собой или нет, должны были явиться в органы власти для получения работы, за уклонение от явки они подлежали аресту и отправке в женские трудовые лагеря строгого режима.

Идея борьбы с проституцией посредством принудительного труда была близка не одному Каплуну. На страницах журнала «Коммунистка» представитель народного комиссариата внутренних дел Совета коммун Северной области С. Н. Равич доказывала, что «бороться с проституцией моральным воздействием на лиц, занятых ею — напрасный труд… Самый верный и сильный удар по проституции — это всеобщий обязательный труд»[144]. В мае 1919 г. в городе был создан первый в стране своеобразный концентрационный лагерь для женщин. В 1920 г. из 6,5 тыс. заключенных в лагере 60 % составляли подозреваемые в проституции. В конце 1919 г. появилась женская трудовая колония со строгим режимом, которую даже в официальных документах называли учреждением «для злостных проституток». Трудотерапия по-пролетарски имела мало общего с системой социальной реабилитации женщин, желавших порвать с сексуальной коммерцией в царской России. И несмотря на протесты аболиционистов, такое отношение к проституции стало преобладающим. А. М. Коллонтай в 1920 г. указывала: «Пока мы будем иметь нетрудовое женское население, существующее на средства мужа или отца, до тех пор будет существовать купля и продажа женских ласк. Поэтому введение го всей Советской республике в самом срочном порядке обязательных трудовых книжек — один из вернейших способов борьбы с проституцией профессионального типа»[145]. Судя по воспоминаниям К. Цеткин, Ленин тоже предлагал «возвратить проститутку к производительному труду, найти ей место в общественном хозяйстве»[146].

Таким образом, отношение к проституции в первые послереволюционные годы полностью формировалось под воздействием общих идей военного коммунизма, в частности, всеобщей трудовой повинности. Проститутка рассматривалась прежде всего как «дезертир труда». Моральный и филантропический аспекты носили подчиненный характер. Нормализующие суждения власти еще больше закрепляли существовавшее на ментальном уровне смешение понятий проституции как профессионального занятия, сексуальной свободы и супружеской неверности. В социальной же практике периода военного коммунизма это выливалось в преследование женщин, каким-либо образом нарушивших коды поведения этого времени.

С социально-экономической точки зрения расценивалось и поведение потребителя проституции. Правда, в 1918 г. один из районных Советов Петрограда по собственной инициативе принял постановление, предписывающее наказывать «развратников и соблазнителей штрафом до 1 тыс. рублей и арестом с принудительными работами сроком до 1 месяца с публикацией о сем в газетах»[147]. Однако подобное решение вызвало бурю возмущения. Впоследствии критика потребителя проституции велась прежде всего в контексте идей солидарности трудового коллектива и его интересов. «Мужчина, купивший ласки женщины, — заявляла Коллонтай, — уже перестает в ней видеть равноправного товарища», подразумевая прежде всего совместные усилия на трудовом фронте[148].

Невнятность нормативных и нормализующих суждений власти по отношению к проституции, а также неявная выраженность изменений в обывательских представлениях о торговле любовью во многом объясняются реалиями военно-коммунистической жизни. Переход к НЭПу, возвращение денежного обращения и нормализация повседневной жизни активизировали действия института проституции в традиционном виде. Это повлекло за собой разнообразные властные инициативы, направленные на формирование новых представлений о норме и патологии. В конце 1921 г. межведомственная комиссия при народном комиссариате социального обеспечения разработала «Тезисы по борьбе с проституцией». В них отмечалось: «1. Проституция тесно связана с основами капиталистической формы хозяйствования и наемным трудом; 2. Без утверждения коммунистических основ хозяйства и общежития исчезновение проституции неосуществимо. Коммунизм могила проституции; 3. Борьба с проституцией — это борьба с с причинами ее порождающими, то есть с капиталом, частной собственностью, делением общества на классы; 4. В Советской рабоче-крестьянской республике проституция представляет собой прямое наследие буржуазно-капиталистического уклада жизни»