Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года - [239]

.

Свидетелем трогательной сцены стал П. С. Пущин: «Сын графа д'Артуа, племянник короля герцог Беррийский, совершил свой въезд в Париж. Он был встречен самым радушным образом, и, когда он вошел в Тюильри, толпа хлынула в сад, требуя, чтобы принц показался на балконе; наконец, он появился со своим отцом, который поцеловал его сердечно ко всеобщему восторгу, и это послужило сигналом к овации. Я обратил особенное внимание на одну старую даму, хватавшую меня за руки со слезами на глазах, которая не переставала кричать: "Эти добрые принцы, эти дорогие принцы". После я узнал, что это была некая госпожа Аверн, когда-то придворная дама, которую лишила всего революция, она пришла сюда с толпой, чтобы прославлять принцев, которых она так хорошо знала и которых необыкновенные события возвратили во дворец их предков»^{54}.

Однако «добрый принц» вскоре проявил себя самым недобрым для парижан образом: «Мне хотелось осмотреть Богатель, английский сад в Булонском лесу, но герцог Беррийский, посещавший его почти ежедневно, запретил пускать туда, кроме понедельника и пятницы, и, кроме того, надо было запастись билетом. Вследствие чего, я, будучи верхом, должен был проехать под стеной и посмотреть сад через стену, не имея возможности войти внутрь. Впрочем, мне показалось, что Богатель в действительности — безделица…»^{55}

И. Р. Дрейлинг, как всегда веселый и беззаботный, уместил свои парижские переживания всего в один абзац текста, из которого тем не менее явствует, что наш юный герой не терял времени даром. Он все видел, все успел: «Целый хаос новых впечатлений, удовольствий и наслаждений всякого рода, которых и описать невозможно. Прелестные француженки очаровательны! Я знакомлюсь с очаровательной обитательницей бельэтажа. 21 апреля имел место знаменитый въезд короля Людовика XVIII и принцессы Ангулемской, дочери несчастного короля Людовика XVI. Тюльери. Salle des Mrechaux. Сад Тюльери. Большая опера. Балет. Пале-Руаяль. Very в Ротонде. Café de mille colonnes. La belle limonadière. Muséum Napoléon. Luxembourg. Jardin des plants. Bovily прекрасная бронзовая колонна на Вандомской площади. Игорные дома <…>. Затем у нас получилось пресыщение от всех удовольствий, и мы даже обрадовались, когда настало время отъезда из Парижа»^{56}. Действительно, все вдруг как-то затосковали, разом ощутив: пора возвращаться домой после двухлетних скитаний по Европе. Многочисленные «русские путешественники» в военных мундирах рассуждали совсем как литературный герой Карамзина за двадцать лет до них: «Берег! Отечество! Благословляю вас! Я в России…»

Вместо послесловия

Итак, эпоха воинской славы подошла к концу. Европа устала от войн, и это было очевидно каждому. Для русских офицеров незаметно наступила пора жить воспоминаниями. Будущий «Российский Гомер» и «летописец русской славы» А. И. Михайловский-Данилевский в дневнике подвел итог ратным свершениям своих соотечественников: «К довершению двухлетних побед недоставало нам только быть в Париже; до сей желанной минуты не наслаждались мы еще в полной мере плодами побед наших и чувствовали, что мы без цели сражались в кровопролитных битвах, брали крепости, ниспровергали царства, восстановляли Государей и видели разорение России; каждый шаг, от оного нас отделявший, не позволял в полной мере вкусить цены торжества Отечества нашего»^{1}. Действительно, большего уже нельзя было и желать.

Чем закончился для многих русских офицеров славный поход? После грандиозного и незабываемого для всех его участников и зрителей парада в Вертю император Александр I собрал своих «любезных сослуживцев» за обеденным столом. Причем праздничное застолье было не менее торжественным и длилось целых три дня: «Во все время пребывания нашего в Вертю были обеденные столы у Государя в саду, в котором палатки, украшенные гирляндами и разноцветными огнями, устроены были нарочно славным архитектором Фонтеном. Странная игра судьбы! Архитектор сей был любимец Наполеона, который с ним нередко беседовал и советовался о сооружении памятников, которые должны были увековечить царствование его. В первый день угощали иностранцев (Император Франц, эрцгерцог Людвиг-Максимилиан, фельдмаршал князь Шварценберг, князь Лихтенштейн, прусский король, наследный принц, принц Мекленбург-Стрелицкий, генералы Гнейзенау Цитен, Вольцоген, герцог Веллингтон, лорд Кэткарт, адмирал сэр Сидней Смит, принц Оранский, герцог Ришелье, герцог Кобургский и т. д.).

На следующий день приглашены были к обеду русские генералы, а в последний, когда иностранцы отправились обратно в Париж, были, кроме наших генералов, командиры полков и артиллерийских рот и корпусные обер-квартирмейстеры; за столом находилось более трехсот особ. Я не видел никогда почтеннее собрания, в нем заключалось могущество и слава России, коей сии офицеры были достойные представители. Бурные последние годы соединяли их вместе, они делили труды и победы, они презирали голод и непогоды, проходили горы, реки и царства, где предки их никогда не бывали. Теперь, благодаря подвигам своим, они расстаются на долгое время. На лицах сих отличных мужей начертана была радость, что каждый из них исполнил обет свой. Государь перед столом и после оного подходил почти к каждому из подвижников своих, благодарил их от искреннего сердца и в таких выражениях, которые каждому останутся незабвенны. У многих были на глазах слезы; воин, сохранивший посреди рассеянности станов и между громов сражений чувствительность, будет в дни мира примерным гражданином. Покойтесь на лаврах ваших, русские офицеры! Вы одни могли совершить то, чему вселенная изумляется. Гордитесь содеянным вами, поздние потомки будут повествовать о вас. Да будет на всю жизнь воспоминание минувших дней залогом вашего щастия!»