Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - [66]

Бертраны также часто бывают у капитана первого ранга Димона, командира «Фаэтона», доставившего чету Лоу на Святую Елену. Для Фанни он не только друг, но и родственник. Конечно, Димон, попробовавший французских тюрем, терпеть не может Наполеона, но вряд ли он способен отказать Бертранам в просьбе выполнить кое-какие поручения или даже переправить их письма. Уорден, врач с «Нортумберленда», опубликовал свои знаменитые «Письма с мыса Доброй Надежды», которые породили в Европе волну сочувствия по отношению к изгнанникам. Во время болезни Наполеона в 1819 году Бертран приглашает не врача артиллерийской части, ставленника Лоу а доктора Стокоу который служит на «Конквероре», стоящем на рейде в Джеймстауне. Во владении Бриаров, где французы бывают часто и вполне могут их там встретить, Балькомбы поддерживают тесные отношения с Королевским флотом: Балькомб имеет небольшой пивоваренный заводик и снабжает суда пивом, что приносит неплохой доход, и Лоу, готовый любое происшествие обернуть в свою пользу, тотчас возлагает на него ответственность за эпидемию, свирепствующую на флагманском корабле, в результате которой за год умер восемьдесят один человек Это, быть может, не лишено оснований, если принять во внимание качество воды, используемой на заводе. Юная Бетси умирает от любви к красавцу мичману, неотразимому Джорджу Карстеру, и всенепременно хочет представить его Наполеону, который по окончании аудиенции заявляет, что «имел удовольствие видеть редкое сочетание благородного происхождения с любезным нравом и живым умом». А когда он узнает, что этот любимец кают-компании, пользующийся расположением адмирала Малькольма, выказывает на суше столько же сноровки, как и на море, умело справившись со странным поручением — обеспечить работу одной фермы на острове, — он решительно добавляет, — так чтобы слова его дошли до Плантейшн Хаус, — что «английские моряки любое дело доводят до успешного завершения».

Когда Лоу видит на своем столе подобные донесения, с ехидной улыбкой представленные ему Горрекером, он воспринимает их как настоящие провокации и по своему обыкновению выходит из себя, бранится, угрожает и в конце концов довольно гнусно мстит. Если адмирал, желая обосноваться на суше в коттедже Бриаров, просит предоставить ему мебель для обстановки, ему спешат весьма сухо ответить, что администрация не имеет обыкновения полностью обставлять такого рода помещения и может предоставить ему лишь самое необходимое. А когда Малькольм собирается в Лонгвуд, где всегда рады его видеть, он получает от Лоу одну из тех записок, кои тот так ловко умеет составлять:

«Ваш визит в Лонгвуд может свести на нет впечатление, произведенное вашим решением не встречаться более с Бонапартом после имевшей на днях место грубой и возмутительной сцены, по поводу коей я не получил никаких объяснений. Я предоставляю вам самому решать, достаточное ли это основание, чтобы заставить вас отказаться от вашего визита».

Подобное приказание можно было бы прислать подчиненному, но сэр Пултни Малькольм, контр-адмирал, кавалер большого креста ордена Бани и весьма почетных орденов Святого Михаила и Святого Георгия, не позволил обращаться с собой как с простым матросом: «Я внимательно прочел ваше письмо, но мои убеждения не позволяют мне менять свои решения». С этим бесстрашным джентльменом у Лоу всегда случается осечка.

Было еще нечто, что постоянно мучило губернатора и настраивало его против командующего морскими силами: это весьма болезненный для профессионального военного вопрос старшинства и места в иерархии рангов. Старинный обычай считать «должность важнее чина», конечно, ставил его над адмиралом, но все на острове знали, что Лоу был всего лишь полковником, а чин генерал-лейтенанта получил только на время пребывания на Святой Елене, тогда как адмиралы, от Кокбэрна до Лэмберта, сохранявшие свое звание везде и повсюду, шли впереди даже имевших равное с ними звание высших офицерских чинов в пехоте в силу привилегий, коими обладал Королевский флот. Такое положение вещей давало всем командующим морскими силами почти полную независимость от Лоу, и присутствие на Джеймстаунском рейде флагманского корабля было свидетельством этой независимости. Не менее, чем рауты в Плантейшн Хаус, успехом пользуются и приемы на борту кораблей: в уютных, роскошно обставленных кают-компаниях, на сверкающих умопомрачительной чистотой палубах адмирал, в парадном мундире, с подзорной трубой под мышкой, окруженный блестящими штабными офицерами, принимал «у себя дома», и соглядатаи губернатора далеко не всегда бывали в числе приглашенных. Когда девушки и мичманы, под веселым отеческим взглядом сэра Пултни и в присутствии леди Малькольм, со свойственным их возрасту пылом, под звуки волынки, предаются радостям экосеза, можно на один короткий вечер забыть о том рыжем человеке, который превратил прежнюю радостную колониальную жизнь в невыносимое тюремное существование.

Но однажды, в июне 1817 года, Лоу удастся взять верх над флотом: в этот день, подгоняемый юго-восточным ветром, к рейду приближается «Конкверор», с флагом контр-адмирала Плэмпина на флагштоке. Преемником Малькольма станет этот пятидесятипятилетний человек, который, несмотря на прекрасное знание французского, не сможет завоевать Лонгвуд. После аудиенции, коей по прибытии его удостоил Наполеон, последний скажет О'Мира: «Немного людей имеют столь приятную наружность и обладают более располагающими манерами, чем Малькольм. Этот же похож на одного из тех грубых голландских матросов, вечно пьяных, которых я видел в их стране сидящими с трубкой в зубах за столом перед куском сыра и бутылкой джина».