Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - [59]

«У Хадсона Лоу есть особый талант, нанося удар, принимать невинный вид. Человек ума неглубокого, непоследовательного и неуравновешенного, губернатор обладает неисчерпаемым запасом избитых идей; нрава холодного и недоверчивого, он бывает крайне неприятным, даже желая быть любезным, что усугубляется тиранической пунктуальностью в исполнении своих обязанностей. В делах Лоу мыслит очень ограниченно, возложенная на него ответственность душит его, заставляет трепетать, беспокоиться по пустякам, он ломает себе голову из-за мелочей, суетится и исполняет с большим трудом то, что другие сделали бы без малейших усилий. А кроме того, он вспыльчив, легко впадает в ярость и, уже не понимая, что говорит и где находится, окончательно теряет голову Он взял за правило унижать Наполеона, противоречить ему, препираться по пустякам, чем окончательно вывел его из себя. Отдав Императора во власть человека, не обладающего ни трезвостью суждений, ни великодушием, ни деликатностью, ни возвышенностью души, настоящего солдафона, англичане сторицей возвращают ему то зло, которое он им причинил, и должны быть готовы ко всякого рода оскорблениям и злобным действиям с его стороны. Хадсон Лоу переиначивает, искажает факты и истолковывает все вопреки здравому смыслу. Я знаю его хитрость, его криводушие и не верю ни одному написанному им мне слову. "Если бы мы были в России, — говорят и господин, и слуги, — мы бы жили, как в Париже. У Императора были бы дворец, прекрасные сады и экипажи, приятное и изысканное общество. Император Александр великодушен, не то что эти гадкие англичане". Эти речи передают губернатору, что приводит его в отчаяние и настраивает его против меня».

Чтобы временно положить конец более чем натянутым отношениям с губернатором, Бальмен — впрочем, с одобрения самого Лоу — отправился в середине 1818 года в Южную Америку. Поднявшись на борт крейсерского судна, направлявшегося в Бразилию, он на время забыл и остров, и тамошние интриги, открыв для себя ошеломившие его страну и город; а поскольку хорошее настроение является лучшим из лекарств, то он внезапно вновь обрел здоровье и душевное спокойствие. Дело в том, что Бальмен — «Северный человек», или «Медведь», как его называл Горрекер, — ужасно страдал от пребывания в тропиках. «Едва я прибыл в Джеймстаун, — пишет он, — у меня началось воспаление рта и глотки». От боли и ужаса он буквально катался по полу. Затем болезнь перекинулась на желудок и печень, он стал чахнуть на глазах. Возможно, от цинги, явившейся следствием длительного плавания. К тому же его мучили приступы нервной мигрени. Эти явления все еще сохранятся и год спустя. «Здоровье мое плохо, — пишет он в 1817 году. — У меня нервы не в порядке. Здешний климат плохо на меня действует. Остров Святой Елены действительно вреден для здоровья». Вскоре «из-за спазм мочевого пузыря» он не решается ни пить вино, ни ездить верхом.

В общем, «проклятая страна», как выразился Наполеон.

По возвращении из Бразилии Бальмен не страдает более от приступов боли и страха и в подробностях рассказывает о своей аудиенции у короля этого молодого государства; однако что касается его отношений с Лоу, то его отсутствие никоим образом их не переменило. Сразу же по приезде он совершает прогулку в направлении Лонгвуда, и тотчас же на него обрушивается лавина записок из Плантейшн Хаус, которые он пересылает в Санкт-Петербург, сопроводив их выразительными комментариями, ибо губернатор пишет их, полагаясь на донесения майора Горрекера.

«Майор Горрекер всем обязан губернатору, и он уже не в первый раз лжет, чтобы оправдать его. Я дал ему понять, что есть нечто непристойное в желании столкнуть меня со своим адъютантом. Эта записка удивительна, немыслима, несуразна; она рассмешила меня до слез. Как можно заниматься подобными пустяками! И вот такому человеку поручили надзор за Наполеоном! Он пригласил меня на обед, я имел с ним беседу. Он обещал мне больше не присылать записок своего адъютанта и не обращаться со мной как с преступником. Я пошел ему навстречу, отказавшись от визита к мадам де Монтолон, и наши взаимоотношения сейчас как никогда хороши».

Однако отношения эти не замедлили принять неожиданный оборот благодаря интригам леди Лоу, которая имела твердое намерение воспользоваться положением своего мужа, чтобы «пристроить» барышень Джексон: она хотела иметь зятем офицера — неважно, морского или сухопутного.

И занял это место русский дипломат. Ухаживания сорокалетнего комиссара за восемнадцатилетней англичанкой не могли не обрадовать Лоу, который в октябре 1819 года цинично заявил майору Горрекеру: «Ну, теперь русскому комиссару не до визитов в Лонгвуд. Он проводит время в другом месте, катаясь верхом со своей избранницей».

Офицеры русского царя в будуарах не менее решительны, чем на полях сражений, и уже 5 ноября в Санкт-Петербург была отправлена депеша:

«Доведенный до изнеможения постоянными и мучительными нервными припадками, я опасался, что не смогу исполнять обязанности, кои Ваше Величество изволили поручить мне, с тем усердием и энергией, на которые я чувствую себя способным, и был вынужден просить отозвать меня. Но с согласия врачей, это чистая истина, я подумал о женитьбе. Сия юная особа сочетает достоинства ума с прекрасными душевными качествами. Она образец изящества и любезности. Ее родители уже дали согласие на наш союз. Леди Лоу, чтобы испытать дочь, стала говорить ей о моем возрасте и не слишком привлекательной наружности. Она осталась совершенно равнодушной к этим замечаниям и сказала, что мое общество ей приятно»