Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - [52]

У него сорок слуг, как французов, так и рабов, и им требуется каждый день пятьдесят одна порция. У него больше дюжины лошадей и два экипажа. Когда он выезжает в экипаже, его сопровождают Гурго и польский офицер; оба верхом и в мундирах; у него в упряжке всегда шесть лошадей[25]. Хотя у меня пока еще нет лошадей из-за невозможности достать их здесь, я уже знаю остров. Я уже побывал во многих местах с губернатором, который иногда одалживает мне лошадей. В двадцати трех местах воды стекают в море, однако есть лишь четыре места, где могли бы высадиться несколько человек на шлюпке, да и то с большим трудом, потому что прибой здесь очень сильный. И тем не менее все эти места охраняются и находятся под защитой батарей. Даже если бы несколько человек смогли высадиться в этих ущельях, то выйти из них практически невозможно, так как скалы здесь почти отвесные и полностью лишены растительности. А если увидят, что где-то пробежала собака, то там обязательно поставят часового.

Мы обнаружили небольшую бухту, именуемую Руперт, где корабль мог бы встать на якорь. В долине имеется тропинка, по которой, хотя и с трудом, можно пройти; напротив находится хорошо охраняемый форт с большим количеством артиллерийских орудий. Я, однако, должен заметить, что подойти туда можно лишь на шлюпках, а поскольку воды там лишь по плечи и бухта усеяна рифами, корабль может встать на якорь лишь в полумиле от батарей. Море везде довольно мелкое, так что, даже овладев фортом, невозможно оттуда выбраться; и там постоянно крейсирует фрегат с 36 пушками. Лонгвуд — единственная равнина на острове, весьма обширная, имеющая около четырех миль в окружности.

Вот в этом пространстве Бонапарт и его семья, как здесь говорят, имеет право прогуливаться без сопровождения, но только до тех пор, пока солнце не скроется за горизонтом. После захода солнца появляется ночная стража и выстраивается в пятнадцати шагах от дома, причем дозорные стоят почти вплотную друг к другу.

Губернатор четыре раза в день получает сведения о своем пленнике, где бы тот ни находился, на что требуется не более двух минут. Бегство совершенно невозможно, ибо даже если бы губернатор допустил его, то охрана, установленная на море, сделала бы его невозможным. Дозорные ведут наблюдение день и ночь. Как только появляется какое-нибудь судно, обычно на расстоянии 60 миль, раздается пушечный выстрел, и первый, кто его заметил, получает один пиастр. Два брига крейсируют день и ночь вокруг острова; а в двух местах, где возможна высадка, стоит по фрегату; зайти же в бухту Руперт невозможно, не подвергшись обстрелу из фортов города и с "Ньюкасла". Ночью невозможно ни подойти к берегу, ни отчалить, так как вооруженные шлюпки патрулируют до рассвета.

Несколько дней назад американский корабль, которому непогода помешала подойти к Кейптауну, направился к острову с намерением войти в бухту; с дозорного корабля ему было вежливо предложено проходить мимо; капитан возмущенно заявил, что им нужна передышка, и требовал пропустить их; в ответ ему так же вежливо пообещали несколько пушечных выстрелов, и капитан, очень недовольный, вынужден был подчиниться. На следующий день португальскому военному кораблю повезло больше: у него кончились запасы воды, и, так и не позволив ему зайти в бухту, воду все же доставили на борт корабля.

После вечерней зари никто не имеет права перемещаться даже внутри территории, не имея пароля, который сообщается очень редко. Я же всегда его получал либо сам, либо посылая месье де Гора. Двое моих собратьев вынуждены делать это самолично.

Адмирал, который часто бывает у Бонапарта, на прошлой неделе беседовал с ним в течение трех часов. Бонапарт говорил о Египте, о Ватерлоо и о многих английских офицерах. Он говорил с ним о нас и в связи с этим сказал: "Я не считаю себя пленным; вы не захватили меня, я сам доверился английской честности; я у вас в руках, в добрый час, но я не считаю себя пленным. Если бы я принимал этих господ в качестве комиссаров, это бы означало, что я признаю себя пленником этих держав, а я ни за что не приму их. Если они хотят меня видеть, пожалуйста, им нужно всего лишь обратиться к Бертрану. И потом, что делает здесь этот австриец? Ему даже не поручено доставить мне известия о моей жене и моем сыне. Речь ведь идет о моем сыне. Двадцать раз я видел его господина у моих ног. А этот русский? У меня имеется тридцать писем его императора, в которых тот благодарит меня за все, что я для него сделал. Может быть, он думает сейчас обо мне и о том, чтобы облегчить мою несчастную участь? Я вам покажу все письма, которые мне писали эти государи. Что касается Людовика XVIII, то это другое дело, мне не на что жаловаться, ибо я никогда не имел с ним никаких сношений".

Он очень жаловался на губернатора. "Неужели у Англии нет других колоний, куда можно было бы меня отправить?" Адмирал объяснил ему, почему нельзя ничего изменить. "Так, стало быть, я должен умереть здесь?" Адмирал ответил ему с улыбкой: "Думаю, что да". Продолжая разговор, он бросил взгляд на вершину высокой горы и увидел там наблюдательный пост.