Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - [17]

Бертрана, обладателя высшего придворного чина, слуги, равно как и прочие придворные, будут именовать Монсеньор, ибо он сохранил титул обер-гофмаршала. Поскольку он не живет постоянно в Лонгвуде, то Монтолону даны полномочия действовать от его имени и распоряжаться хозяйственными делами; в глазах англичан он является чем-то вроде Lord Chamberlain, обер-камергера. В ведении fypro находятся конюшни, где стоят десяток сонных лошадей и находящаяся в ведении братьев Аршамбо карета; эти умелые возницы с бешеной скоростью мчатся по узкой и извилистой дороге, ведущей от Лонгвуда к Хате Гейт, по которой Наполеон ездит к Бертранам; но обычно прогулки ограничиваются простирающимся за домом эвкалиптовым лесом. На Лас Каза возлагается ответственность за движимое имущество, являющееся достоянием Британской короны и переданное в пользование изгнанникам британским правительством; Маршан распоряжается личным имуществом Императора, но эта синекура ему не по вкусу, и он охотно уступает ее Монтолону, который мечтает сосредоточить в своих руках все должности.

Чиприани под наблюдением Монтолона отвечает в качестве дворецкого за съестные припасы. С британской стороны Балькомб берет на себя организацию и реальное руководство снабжением, что является весьма неблагодарной обязанностью на этом острове, где ощущается нехватка практически всего. Несколько английских матросов, наряженных в зеленую с золотом императорскую ливрею, с согласия адмирала помогают слугам и работают в конюшнях, на кухне и в буфетной; они получают 40 фунтов стерлингов в год и ливрею. Дени и Новерра обязаны нести дежурство и раз в два дня проводить ночь в крохотной прихожей перед ванной комнатой Императора; по первому звонку они должны спешить исполнить приказания последнего. Сантини дежурит днем в столовой и обязан открывать дверь, когда Император или генералы проходят через эту комнату в кабинет или гостиную. Джентилини, красавец с острова Эльба, отвечает только за сервировку стола.

Утром 11 декабря 1815 года Наполеон вместе с Гурго совершает осмотр окрестностей Лонгвуд Хаус, своего рода объезд владений, где в пределах двенадцатимильной ограды он может передвигаться без сопровождения британского офицера. Однако эта независимость и свобода весьма относительны, так как на гребнях холмов и вдоль дорог виднеются красные мундиры часовых 53-го полка. «Дозволенное» пространство включало в себя лишь несколько прогулочных маршрутов, быстро наскучивших Императору. Границы проходили по дороге от Лонгвуд Хаус к Хате Гейт и по дороге от Хате Гейт к коттеджу мисс Мейсон на южном склоне долины Рыбака. Внутри этих границ вся дичь была «заповедной», и официальным распоряжением от 20 февраля 1816 года предусматривался штраф 5 фунтов стерлингов за каждую куропатку и 20 фунтов стерлингов за каждого фазана, убитого без разрешения «генерала Буонапарте». Кто в Европе мог бы осмелиться даже заикнуться о том, что генералу не оказывают должного почтения? Наполеон конечно же имел право скакать верхом по всем дорогам и тропинкам острова, но лишь в сопровождении британского офицера; он не принял этого условия и провел почти шесть лет в Лонгвуде, так и не увидев другой части острова, самой приятной, где ему не разрешили поселиться, — если не считать двух кратких поездок в Маунт Плезант на южном берегу в 1816 и 1820 годах.

Пикеты солдат и унтер-офицеров наблюдают за дорогой, ведущей в Лонгвуд вплоть до ворот владения; вечером, с наступлением темноты, они входят в сад и занимают позиции под окнами, после чего любые контакты возможны лишь при наличии пароля и в сопровождении дежурного офицера. Зато будет приведен в рабочее состояние воздушный телеграф, установленный предшествующим губернатором, и пост передающих сигналы солдат, размещенный в Лонгвуде, будет обеспечивать срочную связь с Плантейшн Хаус, чтобы сообщить: «генерал Буонапарте здоров», «болен», «просит разрешения...», «вышел за пределы границ», «отсутствует в течение некоторого времени» или же «бежал». Последний сигнал, голубой флаг, так никогда и не будет поднят.

Такой жесткий надзор не оставлял ему иного выбора, как, затворившись у себя, погрузиться в работу; он так неуклонно следовал принятому решению, что британцы сочли это вызовом. На протяжении долгих лет ритм его жизни останется неизменным за исключением нескольких серьезных стычек с губернатором — во время болезни или после отъезда Лас Каза и мадам де Монтолон.

Для лейтенанта Бонапарта, для Первого консула и для Императора работа была ежедневной манной небесной, его единственной религией; его современники, его министры и генералы превозносили мощь его интеллекта, его способность одновременно диктовать нескольким секретарям, его нескончаемые заседания советов, где все уже падали от усталости, а он продолжал ходить взад и вперед, спорил и принимал решения, сохраняя ясность мысли и бодрость. На протяжении всей жизни в умственной деятельности он был также стремителен, как и в своих кампаниях и походах: он быстро диктует, на лету схватывает прочитанное, мгновенно находит решение любой задачи, «ведя в бешеном темпе оркестр фактов, — пишет Поль Валери, — и сообщая реалиям человеческой жизни головокружительную и тревожную увлекательность феерического вымысла».