Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта - [105]

Невероятный успех Нидерландов объясняется слиянием природных условий, в разной степени благоприятных, и человеческой смекалки, способной выжать из них максимум выгоды. Ненависть к праздности и чрезвычайная умеренность сделали свое дело. Внутреннее потребление относительно к объему импорта и реэкспорта было довольно слабым. Темпл особенно указывает на этот факт: «Никогда ни один народ не торговал столь много и не потреблял столь мало. Голландцы не устают покупать, чтобы тотчас же перепродать купленное». «Они подчинили себе всю продажу пряностей, — пишет Темпл, — но питаются собственными рыбой и овощами, они продают во Франции свои лучшие ткани, а для себя покупают в Англии самое грубое сукно».^{233} Высокая производительность человеческого труда понижала его стоимость. Индивидуализм достигал своего апогея в авантюризме. Осторожность умеряла любовь к риску, но не препятствовала созданию дерзких предприятий и амбициозных компаний, резко отличавшихся от прежних средневековых объединений. Война с Испанией, имевшая политические и религиозные причины, мало-помалу приняла экономический характер. В начале XVII века она вынудила голландцев пуститься в плавание к дальним морям и в то же время породила в народе не свойственную до того страсть к деньгам и ностальгию по мирным временам.

Хотя с этого момента нидерландцев встречали по всему миру, очень немногие решались оставить страну насовсем. Они много путешествовали, но нигде не оседали. В первой половине века голландцы основали сахароперерабатывающие заводы в Бордо, Ла-Рошели, Анжере и Руане. Кольбер пригласил нескольких ткачей в Пикардию. Так знаменитый ван Рубе оказался в Аббевиле. Несколько посредников по продаже вина обосновались в долине Луары. Но несмотря на свое экономическое значение (во времена Кольбера этих кальвинистов никто не посмел потревожить), голландская колония во Франции оставалась немногочисленной, за исключением Нанта. Луи де Геер, льежец, осевший в Амстердаме, получил от Густава-Адольфа управление шведской горнодобывающей промышленностью. Этот богатейший кузнечный мастер, продававший пушки, привлек на свои заводы лишь горстку своих соотечественников. В 1609 году амстердамский негоциант занимал пост бургомистра Гётенбурга, немного времени спустя один уроженец Гарлема стал комиссаром шведской короны в этом городе. Но то были авантюристы-одиночки. Голландские ткачи во Франкфурте и Силезии жили ремесленной общиной. Русские цари приглашали к себе на службу квалифицированных рабочих, преимущественно из Гарлема. Заводы по получению селитры, металлургическая промышленность, зарождавшаяся в Туле и Калуге, судоверфи на Оке возникали при содействии нидерландских первопроходцев. Один из пионеров, поселившихся в Москве, Исаак Масса, обратил внимание амстердамских купцов на те выгоды, которые сулил русский рынок. С того времени приток людей, хотя и довольно слабый, более не прекращался. Это объясняет пребывание Петра Великого в Нидерландах в конце XVII века.

Перед гением предпринимательства нидерландцев на целых 75 лет открылись широкие горизонты, где размеры прибыли были пропорциональны тяготам и невзгодам. Продолжительность плавания от Амстердама до пролива Зонда составляла от 300 до 350 дней. Оливер ван Норт, погрязший в долгах авантюрист, решил разыграть последний козырь, отправившись в кругосветное плавание с четырьмя кораблями и 248 членами экипажей. Вернулся он на одном корабле с 45 людьми. Это случилось в 1601 году. До того уже предпринимались две грандиозные попытки географических открытий. Одна окончилась героическим провалом, вторая положила начало нового пути. В 1596 году Хеемскерк и Баренц получили разрешение исследовать новый торговый путь вдоль северного побережья Азии, который позволил бы достичь Дальнего Востока, избегнув встречи с испанскими галерами. Генеральные штаты обещали вознаграждение в 25 тысяч полновесных гульденов, если они дойдут до китайского порта. 18 мая экспедиция на двух судах тронулась в путь. 5 июня ей встретились первые плавучие льды, которые матросы приняли сначала за гигантских лебедей. Шпицберген, затем Новая Земля — зажатые осенними льдами и измотанные бурей, разделившей их с Хеемскерком, люди Баренца — всего 17 человек — были вынуждены зимовать на этом острове. Им требовалось жилье. Огромные стволы, принесенные летними течениями из Сибири, превратились на морозе в камень и не поддавались пиле. Голодные белые медведи нападали на обессиленных работой людей. Но несмотря ни на что стены сруба поднимались бревно за бревном. Работать приходилось в крайней спешке. Дом представлял собой прямоугольное строение, выполненное в голландском стиле. Когда в октябре он был завершен, тосковавшие по родине моряки украсили конек крыши веточкой, как это делалось в Голландии. Оставалось провести отделочные работы. Умер корабельный плотник. Земля настолько промерзла, что похоронить его не было никакой возможности. Закончились доски. В ход пошли внутренние переборки корабля. Крыша обтягивалась парусиной, которую гвоздями прибивали к перекрытию. Наступила полярная ночь. На берегу дежурил часовой в надежде, что скоро обнаружатся следы наступающего ледохода (об особенностях климата в здешних широтах никто не знал ровным счетом ничего). В доме без окон, с проконопаченными стенами, огонь не столько грел, сколько чадил. Дымоход был забит снегом. К Рождеству дом полностью укутало снежное покрывало. Одежда людей, плохо снаряженных для такого предприятия, покрывалась инеем, обувь оледеневала. Моряки согревались, кутаясь в лисьи шкуры. Вечером, в канун Богоявления, несчастных охватило безумие. Надо провести этот день как дома! Они пили остатки вина, пекли блины из последней муки, выбирали «бобового короля». 16 января вновь показалось солнце. Все лихорадочно готовились к отплытию. Но и в середине марта корабль по-прежнему стоял во льдах в 75 шагах от свободной воды. В апреле и мае путь ему преграждали айсберги. В конце мая, ничего более не ожидая, Баренц с остатками команды покинул корабль и пустился в путь на двух шлюпках, которые приходилось перетаскивать через участки, все еще скованные льдом. Баренц умер, не дожив до 19 июля 1597 года, когда его товарищи достигли свободной воды. Они вышли почти к Кольскому полуострову, где встретились с Хеемскерком.