Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения - [69]

В 1854 году, на вручении наград в Лицее Людовика Великого в Париже, учитель риторики и писатель Ипполит Риго (1821–1858) произнес речь, впоследствии включенную в полное собрание его сочинений. Расписав ужасы жизни в Коллеже Монтегю, он добавил, что, несмотря на это, в знаменитое заведение толпами являлись юноши, «готовые снести всё — голод, холод, побои, — лишь бы иметь право учиться». По его словам, бедный мальчик Иоганн Стандонк, который впоследствии стал директором Коллежа Монтегю, пешком пришел из Малина в Париж, чтобы поступить в школу, днем трудился без отдыха, а по ночам поднимался на колокольню, чтобы заниматься при свете луны. Это было героическое время классического образования, когда Пьер де Ронсар и Жан Антуан де Баиф, делившие одну спальню, по очереди вставали после полуночи и, как говорит их биограф Жан Дора, передавали друг другу свечу, чтобы изучать греческий язык, не давая стулу остыть. То было время, когда Агриппа д’Обинье знал четыре языка и переводил платоновского «Критона» «прежде, чем у него выпали молочные зубы». «Сегодня, — говорил Риго, — школьные нравы мягче, и учителя первые ставят это себе в заслугу. В университете сократили должность великого экзекутора „Бури“, и чуткий Эразм похвалил бы хорошие постели и хорошую пишу современной молодежи. Но так же ли рано приобретаются познания? Я знаю многих из вас, которые не смогли бы перевести „Критон“, хотя у них уже прорезались зубы мудрости».

В России учеников тоже жестоко наказывали, но это не способствовало их прилежанию и успехам в учебе. «Очерки бурсы» Н. Г. Помяловского, в середине XIX века учившегося в духовной семинарии, блекнут перед описанием нравов учебного заведения для дворянских детей. До 1796 года, вспоминал будущий декабрист барон Владимир Иванович Штейнгейль в «Автобиографических записках» 1819 года, директором Морского кадетского корпуса был адмирал И. Л. Голенищев-Кутузов, который жил безвыездно в Петербурге и оставлял корпус на попечение подполковника:

«Это был флота капитан первого ранга Николай Степанович Федоров, человек грубый, необразованный, не имевший понятия ни о важности, ни о способах воспитания детей (в кадеты поступали лет десяти-двенадцати, а то и раньше. — Е. Г.). Он наблюдал только свои счеты с гофмейстером корпуса Жуковым, а на него глядя, и капитаны большею частию держались того же правила.

Содержание кадет было самое бедное. Многие были оборваны и босы. Учители все кой-какие бедняки и частию пьяницы, к которым кадеты не могли питать иного чувства, кроме презрения. В ученье не было никакой методы, старались долбить одну математику по Евклиду, а о словесности и других изящных науках вообще не помышляли. Способ исправления состоял в истинном тиранстве. Капитаны, казалось, хвастались друг перед другом, кто из них бесчеловечнее и безжалостнее сечет кадет. Каждую субботу подавались ленивые сотнями, и в дежурной комнате целый день вопль не прекращался. Один прием наказания приводил сердца несчастных детей в трепет. Подавалась скамейка, на которую двое дюжих барабанщиков растягивали виновного и держали за руки и за ноги, а двое со сторон изо всей силы били розгами, так что кровь текла ручьями и тело раздиралось в куски. Нередко отсчитывали до 600 ударов и более, до того, что несчастного мученика относили прямо в лазарет.

Что ж от этого? Между кадетами замечательна была вообще грубость, чувства во многих низкие и невежественные. В это время делались заговоры, чтобы побить такого-то офицера или учителя, пили вино, посылали за ним в кабаки кадет же и проч. Не говорю уже о других стыдных мерзостях. Вот доказательство, что тирания и в воспитании не делает людей лучшими.

Другой род наказания был пустая, т. е. тюрьма, смрадная, гнусная, возле самого нужного места, где водились ужасные крысы, и туда-то безрассудные воспитатели юношества сажали нередко на несколько суток 12- или 13-летнего юношу и морили на хлебе и воде. Самые учители в классах били учеников линейкою по голове, ставили голыми коленями на дресву и даже на горох: после сего удивительно ли, что кадеты сих гнусных мучителей ненавидели и презирали и нередко соглашались при выходе из классов вечерних, пользуясь темнотою, делать им взаимно различные пакости».

Первый директор Морской академии, француз барон П. де Сент-Илер, не сведущий в науках, своим обращением с академистами довел одного из них до подачи жалобы самому Петру I на то, что директор прилюдно давал ему пощечины и бил палкой.

Кому захочется ходить на занятия, зная почти наверняка, что в классе ждет экзекутор? Но за прогулы студентов штрафовали. По Тюбингенским статутам 1477 года школяры при явке на экзамен должны были заявлять, сколько лекций и практических занятий они пропустили и по каким причинам. В Ингольштадте две недели прогулов карались денежным штрафом, лишением стипендии и недопущением к экзамену. В Лейпциге каждый магистр должен был вести журнал посещаемости, а чтобы он добросовестно относился к этой обязанности, дважды в неделю на его лекции наведывались проверяющие, лично зачитывавшие список слушателей, отмечая отсутствовавших. За пропуски и опоздания взимался штраф и с лекторов, и со слушателей.