Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры - [14]
В контексте этой монархии священные права царя состояли в том, что он мог демонстрировать свое родство в отношении с богами. Будучи правителем Египта, монарх был в первую очередь избранником богов всей страны! В противном случае в глазах своих египетских подданных он казался бы не более чем главой иноземной нации. Александр вовсе не открыл путь своим последователям: его краткое посещение Мемфиса, где он любезно принял почести жрецов, благодаривших царя за освобождение города от персов, не позволило ему наметить даже в общих чертах политику отношений с местной религией. Провозглашение Александра Македонского фараоном (точное подтверждение чему еще не найдено) в любом случае оставалось ходом чисто формальным и быстро совершенным духовенством, которое радо было подчинить этого молодого иноверца странным и непонятным для него ритуалам. С другой стороны, жрецы с давних пор вели записи, в которых отмечалась любая смена власти. Каждого нового правителя они наделяли определенным набором титулов, становившихся эквивалентом власти фараона. Имя Александра, таким образом, писалось иероглифами на стенах строящихся на тот момент храмов. Имена других правителей, даже тех, кто ни разу в жизни не ступал на египетскую землю (например, брат Филипп Архидейский и сын Александра), будут также записываться на стенах тех или иных храмов.
Первый Птолемей понял, что он не может довольствоваться только пассивным одобрением со стороны местных жителей и прежде, чем официально стать царем, он предпринял ряд мер, направленных на создание собственного образа как идеального воплощения фараона. Возможно, что его сподвигли на эти действия некоторые из приближенных египтян, которым он позволил участвовать в Совете. Многие иероглифические тексты, оставшиеся на стелах и статуях, рассказывают о биографиях некоторых из египтян, современников Птолемея Сотера, занимавших высокие административные и военные посты.>{29} Некоторые из них принадлежали даже к последнему царскому египетскому роду Нектанеба.>{30} Тем не менее сложно точно оценить их роль и влияние на политику первого царя из династии Лагидов, так как отыскать какие-либо упоминания о них в греческих источниках практически невозможно.
Греческие авторы сообщают только об одном из высокопоставленных египтян при дворе Птолемея Сотера — о жреце из Себенита по имени Манефон, который появился только к концу правления Птолемея. Он исполнял роль эксперта по египетским делам во время правления Птолемея II, который приказал ему письменно вести историю Египта фараонов на греческом языке.>{31} Можно предположить, что у Манефона были предшественники, которые информировали Птолемея о нравах и обычаях Египта, а также консультировали его о поведении в храмах и о египетских богах. Великолепная стела, названная «стелой Сатрапа», явственно носит отпечаток этого влияния.>{32} Сообщая о дарственной передаче земель фараона храму в Буто, подтвержденную сатрапом Птолемеем, эта стела содержит эвлогию самого Птолемея. Эта эвлогия представляет собой краткое описание внутренней (обоснование в своей новой столице — Александрии) и внешней (поход на Сирию) политики царя. Очевидно, что такой хвалебный текст был внушен Птолемею его двором. Однако стиль, композиция, обороты, темы, использованные на стеле, выдают в авторе человека египетской культуры, прилежно передающего облик, который сатрап хотел придать себе самому и своей политике в глазах местного населения.
Позднее одно из направлений подобного хвалебного стиля приобретет необыкновенную популярность, так как к нему неоднократно будут обращаться авторы других текстов в течение следующего столетия. Основная тема таких сочинений заключалась в разыскании и возвращении в Египет священных статуй и других предметов культа, украденных или увезенных в Азию во время предыдущих вторжений в страну, например во время войны с персами.>{33} Такой жест почитания богов оправдывал в глазах местного духовенства, к которому, собственно, и были обращены эти тексты, захватнические походы, предпринятые династией Лагидов.
С этого момента Птолемеи становились защитниками египетских богов, приравнивая себя к Хорсиесису — архетипу царей-завоевателей, чей род брал начало от великого бога Осириса, коварно убитого Сетом, который олицетворял образ иноземной угрозы.
Довольно сложно оценить реальное воздействие, которое оказывалось проведением подобных параллелей на египтян, близких к правителям. Можно, конечно, предположить, что похожие стелы могли воздвигаться во многих других храмах. Но если стела воплощала образ, который египтяне придавали предыдущим фараонам, то деятельность Птолемеев поистине должна была их впечатлить. Действительно, ни один из царей трех последних местных династий не преуспел ни в одном захватническом походе. Даже саисские фараоны двумя веками ранее одерживали лишь незначительные победы, впоследствии оборачивающиеся мучительными, постыдными поражениями, по крайней мере, это касается походов в Азию. Гениальность пропагандистского хода династии Лагидов состояла в успешном сопоставлении военных побед с проявлением благосклонности египетских богов. В качестве примера приведем одну фразу, ставшую клише в любой речи фараонов: «То, что сделали они, не совершалось прежде ни одним Царем».
