Поврежденный - [2]

Шрифт
Интервал

Вокругъ насъ сталъ собираться народъ, спѣшившій занять мѣста поближе къ могилѣ Толмачева. Одни безцеремонно взбирались на памятники чужихъ могилъ; другіе безжалостно лѣзли на покрытые молодой зеленью сучья деревьевъ, обламывая ихъ своею тяжестью. Кто-то, увидавъ, что Маремьяновъ забрался ко мнѣ за рѣшетку, рѣшился послѣдовать его примѣру, но старикъ поспѣшно всталъ въ оборонительную позу въ дверяхъ рѣшетки, разставивъ широко руки и ноги.

— Нѣтъ-съ, нѣтъ-съ, господинъ, это зачѣмъ же! — ядовито заговорилъ онъ. — Сюда нельзя-съ, къ намъ нельзя. Наши могилки не театральные подмостки-съ, мѣстъ въ наемъ не отдаемъ-съ, извините-съ!

Онъ поспѣшно вынулъ изъ дверей рѣшетки снаружи ключъ и замкнулъ дверь изнутри.

— Такъ-съ лучше будетъ, государь мой, — пояснилъ онъ мнѣ. — Здѣсь мѣста не отдаются для зрѣлищъ. Цвѣточки тоже перемнутъ и Богъ вѣсть кто еще залѣзетъ осквернять святое мѣсто, жидъ еще какой-нибудь, прости, Господи! Толмачевъ-то и ими не брезгалъ-съ; пожалуй, цѣлый кагалъ жидовъ изъ іерусалимскихъ дворянъ сбѣжится смотрѣть, какъ будутъ хоронить жида изъ русскихъ мужиковъ. Хе-хе-хе!

Кругомъ насъ уже гудѣла толпа. Любопытные все поспѣшнѣе отвоевывали себѣ мѣста поудобнѣе; кричали знакомымъ: «сюда, сюда идите, тутъ удобно!» взбирались на могилы, все ожесточеннѣе хватались за кресты; нѣкоторые пробовали подняться на гранитный фундаментъ, окружавшій мои могилы, и цѣплялись за рѣшетку и сучья деревьевъ. Маремьяновъ воевалъ:

— Нѣтъ, ужъ это вы оставьте, мадамъ! Вашъ Толмачевъ намъ новой рѣшетки не сдѣлаетъ и деревьевъ не выраститъ новыхъ. Вы сойдите, сойдите! Безобразій, мадамъ, здѣсь не полагается дѣлать на нашихъ могилкахъ. Ступайте къ своему Толмачеву, если онъ вамъ свой человѣкъ.

Я конфузился и сердился въ душѣ на безцеремонность своего случайнаго гостя. Но онъ, видимо, былъ въ своей сферѣ въ роли придирающагося ко всѣмъ и распекающаго всѣхъ распорядителя. Въ его тонѣ былъ задоръ кляузника, называющагося на скандалъ, готоваго напроситься на пощечину, чтобы имѣть возможность потомъ съ кѣмъ-нибудь судиться и кого-то засадить въ тюрьму. Люди, несшіе вѣнки, между тѣмъ расположились въ видѣ двойныхъ шпалеръ и мой старикъ съ оживленіемъ воскликнулъ:

— Несутъ! несутъ! Въ металлическомъ гробу-съ!

Онъ быстро вытащилъ изъ задняго кармана сюртука большой, тщательно сложенный клѣтчатый платокъ, встряхнулъ и, разостлавъ его бережно на скамейкѣ, всталъ на него, очевидно не желая изъ деликатности марать моей скамьи. Онъ проговорилъ мнѣ:

— Вы позволите, государь мой? Виднѣе будетъ!

Я не протестовалъ. Мнѣ было все равно, что дѣлаютъ эти праздные зѣваки, устраивавшіе спектакль изъ чужихъ похоронъ, что дѣлаетъ этотъ озлобленный старикашка, сдѣлавшійся моимъ непрошеннымъ гостемъ. Моя тоска продолжала давить меня попрежнему. Въ воздухѣ послышалось стройное пѣніе пѣвчихъ, дѣлаясь все яснѣе и яснѣе; среди волнующейся толпы раздавались подчеркнуто озабоченные возгласы пристяжныхъ и лакеевъ изъ добровольцевъ всякихъ церемоній:

— Господа, посторонитесь! Мѣсто, мѣсто дайте!

Толпа, тѣснимая ими, колыхалась, шумя, какъ рой пчелъ.

Какія-то дамы изъ вѣчныхъ ассистентовъ при чужихъ колесницахъ неистово визжали:

— Ай! ай! задавили!

Этимъ нехитрымъ способомъ онѣ, пугая окружающихъ, всегда достигали первыхъ мѣстъ и лучшихъ положеній на торжествахъ.

Все это была старая, знакомая исторія и даже лица казались знакомыми, имѣющими всегда наготовѣ запасъ и любопытства, и восторговъ, и даже слезъ для всякихъ торжествъ, начиная съ встрѣчи персидскаго шаха и кончая проводами въ могилу голодавшаго всю жизнь и вѣчно ругаемаго знаменитаго писателя, удостоившагося въ награду за смерть торжественныхъ похоронъ.

Я сидѣлъ на скамьѣ, не смотря, не слушая, раздраженный тѣмъ, что я случайно сдѣлался свидѣтелемъ этого похороннаго шутовства. До меня стали между тѣмъ долетать отрывочныя выкрикиванія ораторовъ:

— Кого мы хоронимъ? На чьей могилѣ мы присутствуемъ?

И шипящія замѣчанія наклонявшагося ко мнѣ Маремьянова.

— Первѣйшаго мерзавца! Крупнѣйшаго негодяя!

Мнѣ было не по себѣ, и досадно, и смѣшно въ одно и то же время. Тѣмъ не менѣе, уйти, пробраться сквозь эту живую стѣну алчнаго до зрѣлищъ сброда было невозможно. Нужно было терпѣливо ждать конца…

— Законопатили-съ! — въ этомъ восклицаніи Маремьянова, заставившемъ меня вздрогнуть и очнуться отъ думъ, было торжество врага, видѣвшаго, какъ забросали могильною глиной его недруга, тогда какъ онъ самъ еще живъ и здоровъ.

Народъ уже расходился. Я тоже поднялся со скамьи.

— Поѣдутъ-съ теперь поминать его — косточки всѣ перемоютъ въ наилучшемъ видѣ,- проговорилъ старикъ, ехидно скаля желтые зубы и сходя со скамейки, причемъ онъ снялъ съ нея свой платокъ, стряхнулъ его, сложилъ бережно въ трубочку и снова спряталъ въ задній карманъ сюртука. — Безъ этого ужъ не обойдется. Это всегда такъ, государь мой, водится. Любопытно бы послушать! Ну, да подожду, не завтра, такъ черезъ недѣльку и газеты другое запоютъ, тоже перемоютъ бока. Почитаемъ, почитаемъ, отчего же не почитать! Любопытно будетъ, какъ все понемногу да помаленьку выплывать на поверхность станетъ, эта грязьца-то, этотъ букетецъ-то изъ помойной ямы.


Еще от автора Александр Константинович Шеллер-Михайлов
Дворец и монастырь

А. К. Шеллер-Михайлов (1838–1900) — один из популярнейших русских беллетристов последней трети XIX века. Значительное место в его творчестве занимает историческая тема.Роман «Дворец и монастырь» рассказывает о событиях бурного и жестокого, во многом переломного для истории России XVI века. В центре повествования — фигуры царя Ивана Грозного и митрополита Филиппа в их трагическом противостоянии, закончившемся физической гибелью, но нравственной победой духовного пастыря Руси.


Джироламо Савонарола. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Лес рубят - щепки летят

Роман А.К.Шеллера-Михайлова-писателя очень популярного в 60 — 70-е годы прошлого века — «Лес рубят-щепки летят» (1871) затрагивает ряд злободневных проблем эпохи: поиски путей к изменению социальных условий жизни, положение женщины в обществе, семейные отношения, система обучения и т. д. Их разрешение автор видит лишь в духовном совершенствовании, личной образованности, филантропической деятельности.


Под гнетом окружающего

ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов [30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же] — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России.


Чужие грехи

ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов (30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же) — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России.


Милые бездельники

ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов (30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же) — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России.


Рекомендуем почитать
Симулянты

Юмористический рассказ великого русского писателя Антона Павловича Чехова.


Девичье поле

Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.



Кухарки и горничные

«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.


Алгебра

«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».


Слепой Дей Канет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.