Повитель - [27]

— Скажу, — промолвила она. — Уходи отсюда!.. Сейчас же…

— Дуняшка!..

Григорий еще хотел сказать что-то, но не успел. Дверь в сенцы отворилась, на пороге стоял Веселов.

Увидев Дуняшку и Григория, Андрей в первую секунду опешил.

— Так…

Дуняшка хотела выйти, но Веселов загородил собой двери…

— Нет уж, погоди… Тут разобраться надо…

— Чего разбираться? Видишь — человек на платье дарит мне…

Дуняшка оттолкнула Андрея, выскочила из сенок, перекинула коромысло через плечо и пошла к озеру. Андрей посмотрел ей вслед и повернулся к Григорию. Тот торопливо комкал шуршащий сатин, стараясь завернуть его снова в бумагу.

— Что уставился? — буркнул он.

— А вот что… Она говорила тебе, чтобы ты забыл сюда дорогу?

— Не помню что-то… А вот как приглашала в гости — помню…

— Приглашала? — переспросил тяжело Андрей. — В гости?

— Был такой случай…

— Врешь! Врешь все, рак клешнятый!.. — загремел вдруг Веселов, надвигаясь на Гришку.

Бородин попятился. Не успев завернуть сатин, он уронил его на пол и угрожающе выставил вперед свои огромные руки:

— Н-но, ты… Попробуй тронь!.. Зажму в кулак — только хрустнешь…

Андрей и без того знал, что если Григорий удачно схватит его, то уж намертво. Знал также он, что трусости у Григория не меньше, чем силы в руках.

— Ах ты! — воскликнул Андрей и неожиданно кинулся на Григория. Григорий отскочил и очутился на крыльце. Пятясь задом, он оступился и упал, но тотчас поднялся с земли. Веселов бросил ему сверток из сеней прямо в лицо:

— Забирай!.. И увижу еще раз тебя здесь — пеняй на себя…

Григорий повернулся и торопливо пошел прочь.

* * *

А ночью, когда над озером, над деревней, над лесом разлилась черная глухая темнота, возле маленькой саманной избушки, на куче хвороста, приготовленного для растопки, сидели Дуняшка и Андрей Веселов. Дуняшка, в стареньком платке, тихо всхлипывала, прижимаясь лицом к широкой, теплой груди любимого. Одной рукой Андрей обнимал девушку, другой поглаживал ее вздрагивающее плечо.

— Ты не плачь, — тихо утешал он, всматриваясь в темноту над озером. — Не всех же убивают на войне. Вернусь…

— Боюсь я — не дождаться мне тебя… — промолвила Дуняшка.

— Ну, ничего, дождешься, если… будешь ждать.

— Господи, о чем ты? — с горечью, с тяжелым упреком воскликнула Дуняшка.

— Гришка Бородин ведь не отстанет, я знаю…

— Да на черта мне он, такой… — Больше Дуняшка не нашла слов.

— Ну, ну… верю. Да и ему гулять недолго. Он ведь чуть помоложе меня.

Потом они долго молчали. Дуняшка всхлипывала все реже.

Андрей прижался губами к ее голове, вдыхал теплый запах волос. Сегодня они пахли почему-то сухим душистым сеном.

Андрей долго думал, чем же это она вымыла голову, пока не рассмеялся.

— Ты что?

— Да так. Лопатины сенокос начали. Ты не у них работаешь?

— Два дня уже.

— Вот-вот.

— Чудной ты.

Тяжело пропели спросонья вторые петухи, а Дуняшка и Андрей все сидели обнявшись, все молчали Наконец Андрей проговорил:

— По земле хоть поезжу, посмотрю, где какая жизнь. Федька Семенов рассказывал…

— Да нету, Андрюшенька, нету такой жизни на земле! — воскликнула Дуняшка, уже не раз слышавшая от Андрея о чудесной неведомой стране. — Ты только приезжай живой-здоровый. Уж как нибудь в моей или твоей избушке проживем. Руки-ноги, слава богу, есть у обоих… были бы у обоих, — поправилась она на ходу, вспомнив, куда уезжает Андрей.

— В избушке… Да я знаешь какой домище отгрохал бы тебе, кабы лес был…

Дуняшка ничего не сказала на это, только крепче прижалась к нему.

Начала заниматься заря, синевато просачиваясь сквозь уголок черного неба.

— Ну, прощай пока, — проговорил Андрей, поднимаясь. — Надо хоть часок соснуть перед дорогой.

— Буду ждать тебя, — просто сказала Дуняшка.

— Если чего случится со мной — тогда, конечно… Только чтоб не за Гришку Бородина…

— Ни за кого, кроме тебя, — прошептала она…

Андрей ушел, а Дуняшка не шевелясь сидела на куче хвороста почти до рассвета.

* * *

Так никто и не узнал в Локтях, куда девался бородатый цыган. Через месяц в деревню заявился новый коновал — юркий старичонка с деревянной ногой.

Старосте Гордею Зеркалову надо было выхолостить кабана и молодого жеребчика. Заслышав крики коновала, он вышел на улицу, оглядел одноногого.

— А где этот… ну, тот… с серьгой в ухе? — спросил староста, обдавая нового коновала пьяным перегаром. — Не слыхивал?

Одноногий старичонка, уловив дразнящий запах самогонки, торопливо закрутился вокруг телеги, постукивая по земле деревяшкой.

— Это про кого изволите? Прежний коновал, что ли? А бог его знает! Цыган, известное дело — бродяга. Можа, и в Россию подался из Сибири-то. Ищи ветра в поле. Куда идти-то?..

— Сюда, — указал Гордей на дверь конюшни.

Через полчаса коновал кончил работу, сложил инструменты в кожаную, как и у цыгана, сумку, бросил ее в телегу. Получив деньги за работу, потоптался возле старосты, потом вздохнул:

— Эхма! Как говорится: не пить, не гулять — куды деньги девать! Верно гуторю? А теперича, если увидишь бутылку в лавке, то с постным маслом, а либо со снадобьем от поноса…

— Ишь ты, — ухмыльнулся Зеркалов. — Запрокинуть, что ль, охота?

— Оно не то чтоб охота, а… для безвредности. Вишь, с чем валандаться нашему брату приходится…