Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета - [21]

Нагрузка на борту «Грампуса» была сделана самым неуклюжим образом, если только может быть названо нагрузкой безразборное набрасывание бочек для ворвани [Китобойные суда обыкновенно снаряжены железными чанами для ворвани, почему это не было сделано на «Грампусе», я никогда не мог узнать. – Авт.] и корабельного материала. Я уже говорил, в каком состоянии находились предметы, бывшие в трюме. На палубной части кубрика было (как я говорил) достаточно места для моего тела между бочками и верхним деком, свободное место было оставлено вокруг главного люка, и другие значительные свободные промежутки были оставлены в грузе. Около отверстия, прорезанного Августом в переборке, было достаточно места для целого бочонка, и в этом промежутке я в данное время примостился с полным удобством.

Тем временем как мой друг благополучно занял свою койку и приспособил опять свои кандалы и веревку, совсем наступил день. Поистине, мы еле-еле спаслись, потому что едва он все устроил, как сошел вниз штурман с Дёрком Питерсом и поваром. Некоторое время они говорили о судне, идущем от Зеленого Мыса, и, казалось, весьма нетерпеливились, ожидая его увидеть. В конце концов повар подошел к койке, на которой лежал Август, и сел на нее у изголовья. Я мог видеть и слышать все из моего убежища, ибо вырезанная закрышка не была прилажена на своем месте, и каждое мгновение я ждал, что негр обратит внимание на матросскую куртку, которая висела для скрытия отверстия, и тогда все будет обнаружено и, без сомнения, нам придется немедленно расстаться с жизнью. Добрая наша судьба, однако, превозмогла, и, хотя он неоднократно касался куртки из-за боковой качки судна, он ни разу не притронулся к ней настолько, чтобы сделать открытие. Низ куртки был тщательно прикреплен к переборке, и, таким образом, отверстие не разоблачалось качанием ее в одну сторону. Все это время Тигр лежал в ногах койки, и, казалось, в некоторой мере к нему вернулись его силы, ибо я видел, что время от времени он раскрывает глаза и делает глубокие вдыхания.

Через несколько минут штурман и повар ушли наверх, оставив Дёрка Питерса, который, как только они ушли, подошел и сел на том месте, где только что был штурман. Он начал говорить очень приветливо с Августом, и мы могли теперь заметить, что видимое его опьянение в то время, как двое других были с ним, в значительной степени было притворством. Он отвечал на все вопросы моего товарища совершенно свободно, сказал ему, что его отец, конечно, был подобран каким-нибудь кораблем, потому что не меньше пяти парусов было видно перед закатом солнца в тот день, когда его пустили по воле моря и ветра; и вообще он говорил разные вещи утешительного характера, вызвавшие во мне столько же удовольствия, сколько и удивления. Я начал на самом деле питать надежды, что с помощью Питерса мы могли бы в конце концов снова завладеть бригом, и сказал об этом Августу, как только представился случай. Август нашел, что это вещь возможная, но настаивал на необходимости соблюдать при этой попытке величайшую осторожность, ибо поведение этого полуиндейца, по-видимому, было вызвано лишь самой произвольной прихотью и поистине было трудно сказать, находился ли он хоть одну минуту в здравом уме. Приблизительно через час Питерс ушел на палубу и не возвращался до полудня, в полдень он принес Августу солонины и пудинга в изобилии. Когда мы остались одни, я принял в еде живейшее участие, не возвращаясь через отверстие. Никто другой не сходил в бак в течение дня, а ночью я пробрался на койку к Августу и крепко спал сладким сном почти до рассвета; тут он меня разбудил, услышав какое-то движение на палубе, и я спрятался в мой тайник с наивозможной быстротой. Когда день совершенно занялся, мы увидели, что к Тигру почти совсем вернулись его силы и, не выказывая никаких признаков водобоязни, он с явною охотою испивал предлагаемую ему воду. В течение дня к нему совершенно вернулись его прежняя сила и аппетит. Странное его поведение, несомненно, было вызвано зловредными качествами воздуха в трюме и не имело никакого отношения к собачьему бешенству. Я не мог достаточно нарадоваться на то, что настоял на желании взять его с собою из ящика. Это было тридцатого июня, и это был тринадцатый день с тех пор, как «Грампус» отплыл из Нантакета.

Второго июля штурман сошел вниз, пьяный, как всегда, и в чрезвычайно хорошем расположении духа. Он подошел к койке Августа и, хлопнув его по спине, спросил, будет ли он достодолжным образом вести себя, если он его освободит, и может ли Август обещать, что более не будет входить в капитанскую каюту. На это, конечно, мой друг ответил утвердительно, и негодяй освободил его, заставив предварительно выпить рому из фляжки, которую он вытащил из кармана куртки. Оба тотчас же пошли на палубу, и я не видал Августа часа три. Потом он сошел вниз с добрыми вестями: он получил позволение ходить по бригу, где ему угодно, до главной мачты, и ему был отдан приказ спать, как обычно, в баке. Он принес мне, кроме того, добрый обед и богатый запас воды. Бриг продолжал гнаться за кораблем с Зеленого Мыса, и теперь был виден парус, который был сочтен за предполагавшийся. Так как события следующих восьми дней были маловажными и не имели никакого прямого отношения к главным приключениям моего повествования, я занесу их здесь в форме дневника, ибо не хочу опускать их совсем.