Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета - [19]

Он решил, тем не менее, пробить себе, если возможно, путь к ящику и наконец удостовериться с полной несомненностью в своих догадках. Некоторое время он продирался вперед, находясь в самом жалком состоянии тревоги, пока наконец не нашел, что проход совершенно загроможден и что нет никакой возможности продолжать путь дальше в том направлении, какое он выбрал вначале. Побежденный своими ощущениями, он бросился в отчаянии среди хлама и заплакал как дитя. В это время он услышал треск бутылки, которую я швырнул. Счастье, конечно, что так случилось, ибо, каким бы ни казалось пустяшным это обстоятельство, с ним была связана нить моей судьбы. Много времени протекло, однако, прежде нежели я узнал об этом. Естественный стыд и раскаяние в своей слабости и нерешительности помешали Августу сообщить мне это тотчас же, в чем более интимная и непринужденная дружба побудила его впоследствии признаться. Задержанный в трюме препятствиями, которые не мог преодолеть, он решил отказаться от своей попытки добраться до меня и вернуться тотчас же к люку. Прежде чем вполне осудить его за это, нужно принять в соображение мучительные обстоятельства, которые его затрудняли. Ночь быстро проходила, и исчезновение его из бака могло быть обнаружено; и конечно, это было бы так, если бы он не вернулся к койке до рассвета. Свеча его догорала в фонаре, и было бы чрезвычайно трудно пробраться до люка в темноте. Нужно также допустить, что он имел все основания считать меня мертвым; в этом случае ничего благого для меня не могло произойти, если бы он добрался до ящика и целый мир опасностей встретился бы ему совершенно напрасно. Он звал меня многократно, и я не отвечал ему. В течение одиннадцати дней и ночей у меня было не большее количество воды, чем то, которое содержалось в кувшине, им оставленном, – совершенно невероятно, чтобы я приберег этот запас в начале моего заключения, ибо у меня были все основания ждать скорого освобождения. Атмосфера трюма также казалась ему, пришедшему со свежего сравнительно воздуха в баке, совершенно отравной и гораздо невыносимее, чем показалось мне, когда я впервые получил убежище в ящике, ибо до того люк постоянно был открыт в продолжение нескольких месяцев. Прибавьте к этим размышлениям соображение о картине кровопролития и ужаса, свидетелем чего так недавно был мой друг, его тюремное заключение, лишения и то, что он сам едва-едва спасся от смерти, все те шаткие и неверные обстоятельства, в коих жизнь его висела на волоске, – обстоятельства, столь способные умертвить всякую силу духа, – и читатель легко сможет, как смог я, посмотреть на кажущуюся его измену дружбе и верности скорее с чувством печали, нежели гнева.

Август ясно слышал треск бутылки, но не был уверен, что он исходил из трюма. Однако сомнение побудило его продолжать начатое. Он вскарабкался почти до дека кубрика, пользуясь как опорой грузом, и тогда, выждав затишья в килевой качке, позвал меня столь громко, сколь только мог, не считаясь с опасностью быть услышанным наверху. Нужно припомнить, что его голос достиг до меня, но я был до того побежден захватившим меня волнением, что лишился способности ответить. Уверенный, что самые худшие его предположения имели полное основание, он спустился с целью возвратиться к баку, не теряя времени. В поспешности он опрокинул несколько малых ящиков, и этот шум, как можно припомнить, я услышал. Он уже значительно отошел назад, когда падение моего ножа опять заставило его поколебаться. Он тотчас вернулся по своим следам и, вторично перебравшись через груз, громко позвал меня по имени, как и раньше выждав мгновение затишья. На этот раз я обрел голос для ответа. Придя в великую радость от того, что я еще жив, он решил теперь пойти напролом, чтобы достичь меня, не боясь никаких трудностей и опасностей. Быстро выпутавшись из лабиринта нагроможденного хлама, которым он был стиснут, он наконец натолкнулся на проход, обещавший лучшие возможности, и в конце концов после ряда усилий достиг ящика в состоянии полного истомления.

Глава шестая

Только главные обстоятельства этого повествования сообщил мне Август, пока мы стояли у ящика.

Лишь позднее он вполне вошел во все подробности. Он опасался, как бы его не хватились, и горел нетерпением покинуть ненавистное мне место заключения. Мы решили тотчас пройти к отверстию в переборке, около которого я должен был пока оставаться, в то время как он пойдет на разведку.

Никто из нас не мог допустить мысли оставить Тигра в ящике; но как поступить с ним – вот в чем был вопрос. Тигр, казалось, совершенно успокоился, и мы не могли различить его дыхания, даже приложив ухо вплотную к ящику. Я был убежден, что пес мертв, и решил открыть крышку. Мы нашли его лежащим во всю длину, по-видимому, в глубоком оцепенении, но он был жив. Времени терять было нельзя, однако я не мог решиться покинуть животное, которое дважды спасло мне жизнь, не попытавшись что-нибудь для него сделать. Мы потащили его за собой, хотя нам было очень трудно и мы были утомлены; некоторое время Августу пришлось карабкаться через препятствия, находившиеся на нашем пути, держа огромную собаку на руках, – подвиг, к которому полная слабость делала меня совершенно неспособным. Наконец нам удалось достичь отверстия, Август пролез в него, а затем был втолкнут туда Тигр. Все обошлось благополучно, и мы не могли не возблагодарить Бога за избавление от великой опасности, которой избежали. Было решено, что я останусь пока около отверстия, через которое мой товарищ вполне сможет снабжать меня частью своих ежедневных съестных припасов и где у меня будет преимущество дышать сравнительно чистым воздухом.