Повестка в космос - [13]

— Да? — пробурчал я.

— Гришка?

— Привет, Даниссимо! — зевнул я в трубку.

— Ты где пропадаешь? — спросил Дэн. — Слушай… Тут такие пироги… — Он замялся.

— Это ты где пропадаешь? — удивился я. — Ты куда делся в военкомате? Я не мог тебя дождаться.

— Да я это… У врачей все сидел… — Он вздохнул. — Слушай, Гриш… Ты это… — Он опять замялся. — Ну в общем, ты как, годен?

— Угу.

— Слушай, а ты как годен? — спросил он. — Совсем

годен?

— Задолбал ты! — Я снова зевнул. — Говори прямо, что надо?

Он повздыхал, пошумел. Наконец выдавил:

— Меня в космос посылают, в общем…

— Да? Поздравляю! На шпагат получилось сесть?

— Да, Гриш, ты что! Я правду говорю. Правда в космос! Это вообще хрень какая-то… У меня же зрение…

Щуря слипающиеся глаза, я смотрел, как по телевизору идет концерт. Два субтильных накрашенных парня пели: «Давно мы до-о-ма не были…»

— Дэн, я поздравляю тебя, — сказал я. — Я лечу вместе с тобой.

— Тебя тоже?!

— Ага.

— Гриш! Ну как же так? Ну какой космос к чертовой бабушке? Мы космонавты, что ли?

— Что я тебе могу сказать? Им виднее… Ты слушай… — . Я вдруг засомневался. — Ты уж не решил ли Драпануть, а, друг мой сердечный?

В трубке тяжело вздохнули.

— Да какой там драпануть, — сказал Дэн. Голос у него был серьезный. — Что я, мудак, что ли? Раз сказали — значит, знают. Просто… Не представляю я…

— Да я тоже не представляю, — поддержал я его.

— Гриш… — Да?

— Гриш, давай, это… нажремся, что ли?

Я вспомнил о своем желании дернуть сегодня вечером пивка. Но силы, отведенные на этот день, давно закончились.

— Дэн, давай завтра. Сегодня я никак…

— Ну ладно… — Он посопел еще немного. — На работу завтра идем?

— Конечно. Надо повестки относить.

— Ладно, о'кей! Ну давай тогда, завтра все перетрем.

— Конечно! Давай, счастливо!..

Сотик упал на диван, я повалился вслед за ним. Трехсоттонный сон навалился на меня всей своей массой, и последнее, что я увидел, — это как в экране телевизора не современные юнцы, а сам Марк Наумович Бернес негромко поет в землянке: «Темная ночь… только ветер гудит в проводах… тускло звезды мерцают…»

4

— Гришка! Гришка, вставай! Семь часов уже! Ну Гришка! Опоздаешь!

Я проблеял что-то невнятное, хрюкнул в подушку и тут же снова уснул.

— Гришка!!

Мамочки, как же болела голова… Мамочки родные… Бам-м-м! Бам-м-м! Череп пополам-м-м!

— Гришка!!

— Мам, отстань…

— Ах ты, гаденыш! Я тебе дам маму!

Не трогайте меня. Не двигайте меня. Не делайте мне больно…

Больно не было, но вдруг стало как-то душно. Чего-то не хватало. И еще… еще…

— А-а-а-а!! — С ревом я сорвал с лица подушку, потому что понял, что задыхаюсь и умру через секунду. — Убью!

— Это я тебя убью! — орала Маринка, нависая надо мной копной рыжих волос. — Вставай, засранец! Тебе в военкомат через час!

Я сел. Процесс мышления был мне сейчас недоступен, я пытался так нырнуть в сознании, чтобы спрятаться от ударов молотком по глазам и черепу.

— Пей! Быстро! — Маринка сунула мне стакан. Я замахнул. Тело вздрогнуло.

— Тебе домой надо? — спросила Маринка. Я кивнул.

— Сейчас такси вызову, поедешь на такси. Адрес свой помнишь?

— Помню, — простонал я.

— Умничка.

Маринка… Что здесь делает Маринка? Или точнее, что здесь делаю я?

Я посмотрел вниз — и тело вздрогнуло еще раз. По присутствию мыслей в голове я осознал, что меня более-менее отпустило. В сознание начали стучаться воспоминания, я стал быстрей прокручивать их, чтобы добраться до самого важного: приехали на работу, бухгалтерия, отдали повестки… Потом всем сообщили, что фирма устраивает праздник, — все-таки половина работников уходит в армию… Потом сидели в кабинете второй группы, пили вино… Потом приехала машина с продуктами — стали жарить шашлыки, пили водку… Потом танцевали… Потом решили дернуть в какой-нибудь клуб, но кто-то сказал, что клубы больше по ночам не работают, решили остаться в офисе. Потом снова приехала машина с продуктами… Быстрей-быстрей! Я старался вспомнить то, самое главное. Водка, танцы, водка, танцы… Вот! Вот оно! Мы с Маринкой в пустом кабинете главного инженера — целуемся взасос, Ма

ринка хохочет как сумасшедшая, я не хохочу, я пру как танк, прижимаю ее к столу…

Подняв голову-гирю, я увидел, как Маринка раскладывает на кровати мою одежду, — все чисто, только что не поглажено. Вдруг замечаю, что на ней надето воздушное, колеблющееся, полупрозрачное нечто — и боль в голове вдруг на пять секунд выключается совсем, но потом включается снова.

— В ванну, быстро! — скомандовала Маринка, и я беспрекословно подчинился…

На прощание она сунула мне в карман брюк упаковку жвачки. Застегнула пуговицу на рубашке. Я тупо молчал.

— Побегай! — прошептала она. Разлепив пересохшие губы, я прохрипел:

— Марин… ты… прости меня…

— Заткнись, дубина! — сказала Маринка зло. Но в ее глазах я не увидел злобы. Плотно сжав губы, я осторожно поцеловал ее.

— Прощай! — прошептал я.

Ее пальчики проскользили по моей щеке и через мгновение потеряли меня.

Дома была тишина. Собрав требуемые кружку, ложку и полотенце, я из широкого горла выдул полбанки малосольного рассола. Мокрые огурцы лезли в лицо, и я отодвигал их носом. Рассол заструился по жилам — зомби начал превращаться в человека. Утерев подбородок, я обошел нашу квартиру.