Возводился он в двадцати километрах от города, в тайге. Дел на стройке было невпроворот, вовсю шел монтаж металлоконструкций. Бригада, в которой работал Сергей, часто оставалась на сверхурочные; ребята в конце концов решили не тратить времени на переезды и, пока горячая пора, поселиться в деревеньке неподалеку от площадки. Домой, к семьям, у кого они были, наезжали изредка, чтобы помыться, переменить извоженную ржавчиной, замасленную до стального сизого блеска брезентуху, ну и, само собой, подтвердить домашним факт своего существования и благоденствия. Правда, семейных в бригаде было меньше половины, так что остальная холостяцкая братва почти не вылазила из деревни, благо старуха хозяйка исправно топила баню, не скупилась на впрок заготовленные веники и за сходную цену обстирывала молодых монтажников.
Сармите без труда нашла большой дом-пятистенок, где жила бригада, вошла в него и сразу оказалась в просторной комнате, некогда, видимо, разделяемой дощатой заборкой. Слоистый табачный дым густо колыхался под потолком. Возле широкобокой русской печи под лавкой стояли нестройным рядком разнокалиберные сапоги. Сквозь прогорклый табачный запах пробивался устойчивый дух портянок и промасленной одежды. На деревянных топчанах, поржавелых железных койках и раскладушках валялись смятые постели, кое-где поверх них распластались неподвижные тела. За столом с пузатым чайником посередине и стайкой мутных стаканов сидела группа парней и резалась в карты.
Сармите уже была наслышана про здешнее житье-бытье и все-таки при виде всего этого растерялась.
Парни замерли, на полдороге приостановив свои жесты и на полуслове оборвав разговор. Смотрели на нее недоуменно, с любопытством. Один встал из-за стола и нетвердой походкой пошел к порогу. Тут только Сармите признала в нем Сергея — в расстегнутой рубахе, обметанного щетиной, с припухшими глазами.
— Ты что это прикатила? — хмуро спросил он, не поздоровавшись. — Я ж предупреждал, что не на все выходные буду приезжать домой. Неужели не ясно? Мы вон вчера до полуночи вкалывали.
За столом сообразили, что к чему, сдержанно загомонили, задвигались. Кто-то полез открывать форточку, кто-то потащил на кухню чайник и стаканы.
— Здравствуй, Сережа, — только и нашлась Сармите, — навестить вот решила.
А он, не обращая внимания на движение и гул голосов за спиной, наскоро натянул сапоги, накинул на плечи стеганку и потянул в дверь, на улицу, явно давая понять, что в мужском застоялом «малиннике» ей не место. Это же самое он высказал на словах, предупредил, чтоб впредь обходилась без самодеятельности, и посадил на первый же подвернувшийся автобус на тракте. И ни понимания ее порыва, ни заинтересованности, ни сострадания — ничего такого не заметила в нем Сармите, сколько ни приглядывалась. Чужой он был и отключенный от нее.
Так вот и свиделись, и с тех пор нет от него ни единой весточки. Или дома еще не был, не читал ее записки, что маловероятно, или закусил удила, уверенный, что никуда она от него не денется.
Не ждала уж Сергея Сармите, ни на что не надеялась и вспоминала сейчас о нем с тупой успокоенностью — перекипело в ней все, выбродило, остался лишь кислый я мутный осадок. Но на катер поглядывала с томливым ожиданием, с легким замиранием сердца. Может, причиной тому был Николай, его долгое отсутствие? Так о нем в эти минуты она вовсе не думала. Вчера — да, вчера она тосковала, нигде не видя его, уныло слонялась весь день по дому отдыха. Даже Ваня заметил. Вечером на столовской веранде сказал мимоходом:
— Потерялся мой сосед где-то. К ужину обещал вернуться, а нет и нет. Дружок у него должен был приехать…
Катер шел переполненный, на верхней палубе и в проходах густо толпился народ — все мужчины, с рюкзаками, с деревянными ящиками через плечо, с ледорубами. Непоседливое племя рыболовов-подледников. Напротив поселка сплавщиков, конечного пункта катерного маршрута, в водохранилище впадала лесная река, еще не замутненная отходами предприятий по ее берегам. Вот сюда, в устье, на чистые струи, и устремлялась по весне, когда мелело водохранилище, ошалевшая от нехватки кислорода рыба. А за нею еще большими косяками высаживались на прибрежный лед рыбаки в поисках мимолетного счастья. Особенно много их было по выходным дням, так много, что речные трамваи ходили, как правило, с перегрузом и не всегда притыкались к берегу возле дома отдыха — не позволяла большая осадка. Вот и сегодня катер натужно раздвигал воду, грузно осев и слегка завалившись на левый борт.
Сармите с грустью поняла, что он пристанет сюда лишь на обратном пути, ждать ей больше нет смысла, незачем, да и некого ей встречать: зря она томила себя, терзалась совершенно напрасно.
За порогом гостиницы Русина встретил тусклый рассвет. Было свежо, вдоль улицы сквозило. Стылые серые дома, серый снег по обочинам, хрусткий ледяной черепок под ногами, низкое серое небо. Даже в той стороне, где за рекой должно подниматься солнце, стояли серо-желтые размытые дымы химических предприятий.
Он не сразу заметил, как впереди замаячили такие же нахохленные фигуры — одна, вторая, третья. Справа и слева из окраинных проулков на дорогу-улицу призрачно выступали все новые и новые, и когда он оглянулся назад — там тоже был народ, целая разреженная толпа, негласно объединенная единым устремлением, шествовала следом. Русин начал различать отдельные восклицания, приветствия, глухой говорок. Со всех сторон потянуло табачным дымом.
