Повести - [114]

Шрифт
Интервал

С рулевым веслом-кормовиком в промерной лодке сидел Венька. По правому, высокому берегу со створными вешками ходили Настя и Асия. На левый — низкий и местами заболоченный — вышел Харитон. Его обычное место в лодке — наметчиком, но с утра он долго охал, жаловался на колотье в крыльцах — под лопатками, болезненно морщился. Пришлось уговорить шкипера денек понаметывать. Мартыныч на это сговорчивый, согласился сразу, да только наметчик из него уж не тот, не сравнишь с Харитоном. Тут десятнику равных нет, мало таких специалистов осталось: редко ведутся промеры вручную. Посмотришь — кожа да кости, а сила в руках имеется. И главное, есть у него чувство ритма: не опешит, не тычет наметкой как попало, но я паузы не затягивает. Промер от промера, точка от точки у него всегда на равных расстояниях. Об этом беспристрастно говорили засечки на планшете. В лодке он ведет себя деловито, без болтовни. Молча сверкает очками из-под надвинутого козырька фуражки, когда выкрикивает глубину, и косится при этом на Любу, ведущую записи в промерной книжке, да похлопывает себя по клеенчатому фартуку, помогая скатываться каплям воды.

Работа спорилась. На открытом месте тянул ветерок, он задувал Виктору под легкую рубашку, освежал лицо, отгонял комаров. Они не так сильно жалили открытую шею, осыпали руки, не лезли, как обычно, в самые глаза.

На двадцатом профиле, когда лодка была у левого берега, Виктор случайно поймал пересечением нитей в окуляре створную вешку Харитона. Машинально глянул на планшет. Срез линейки проходил заметно левее нужного пикета — отметки расстояния на магистрали. Или неправильно выставлена вешка, или он ненароком сбил планшет. Но рассуждать было некогда. С лодки давали уже пеструю отмашку — красным и белым флажками враз: «Внимание! Начинается новый заезд». Виктор решил засечь этот профиль как есть и прильнул к окуляру.

Он механически делал засечки, а сам все думал: что же могло произойти? После обеда он проверял установку инструмента — все было в норме. Что-то, видимо, намудрил Харитон.

Вот и следующий профиль. Слева, над низким кустарником, качнулась и встала вешка, заполоскал на ветру флажок. На противоположном берегу на нужном пикете такую же выставила Настя. Асия в створе этих двух вешек поставила третью, отнеся ее подальше от берега. Под яром над лодкой вскинулись крест-накрест два флажка. Виктор не отвечал. Он навел трубу на харитоновскую вешку. Кромка линейки снова прошла мимо заданного пикета. И тут Виктор вспомнил, что там, в кустах, болотина. Обойти ее никак нельзя. Они с Райханой, прокладывая магистраль, тянули мерную ленту среди мокрых кочек по колено в воде.

Под яром неистово размахивали флажками: «Ослеп, что ли? Или уснул?» Виктор в ответ несколько раз крутанул красным полотнищем: «Угомонитесь! Задержка». И бросился под берег к лодке.

Мотор завелся с первого рывка. Виктор дал газ и помчался напрямик, на харитоновскую веху.

Как он ни спешил, но, пока выдернул нос лодки на берег, пока продирался сквозь ивняк и мелкий ольховник по болотине, Харитон опередил его и уже топтался возле пикета, надсадно кхакая, всаживал гладкий шест поглубже.

— Ты куда вешки ставишь? — налетел на него Виктор.

— Как куда? На магиштраль. Вон как промок, — невинно ответил десятник и выставил ногу в раскисшем ботинке.

— Чего ж не разделся-то? — Виктор не скрывал ни своей иронии, ни неприязни к десятнику. Теперь он был абсолютно уверен, что, лишь услыхав звук мотора, Харитон поневоле полез в болото.

— А что мне раздеваться, я не девка, — прицепился тот к оговорке техника. — Оголятьшя не те годы. — Харитон нервно хихикнул и переступил с ноги на ногу.

Разом навалились комарье и мошка, нудно заныли в уши, полезли в глаза, в рот. Отмахиваясь от гнуса, Виктор огляделся. Чуть поодаль, метрах в пятнадцати-двадцати от магистрали, пологой подковой тянулась сухая гривка с низкорослым березняком. От нее в ржавой осоке просматривался чуть приметный след: только что прошел Харитон. Но Виктор понял, что десятника не возьмешь такой зыбкой уликой.

— А где веха стояла только что?

— Нигде.

— Как не стояла? На том берегу уже створ выставили, из лодки мне пестрым махали.

— Я за тот берег не в ответе, — успокоившись, осмелел Харитон. — А промерщиков мне из куштов не больно-то видно.

— Ладно. Пойдем.

— Куда пойдем? — заметно испугался Харитон.

— 'Пойдем, говорят! — Виктор взял десятника за рукав парусиновой куртки и потянул за собой.

Отмерив шагами метров пятьдесят, Виктор стал искать пикет. Он белел чуть левее, метрах в трех от них, на широкой кочке с выгоревшей травой.

Харитон шагнул было дальше, но Виктор осадил его:

— Стой! Какой ты сейчас профиль выставлял?

— Двадцать первый. А что? — забеспокоился Харитон.

— А то! Предыдущий, двадцатый профиль, должен быть вот на этом пикете. А теперь сам посмотри вокруг. Кто-нибудь к нему подходил? Молчишь. Или, может, ямку от вехи на кочке будем искать — твои несуществующие следы? Останутся они для потомков. Огрехом на карте…

От Харитона Виктор хотел было направиться к промерной лодке, чтобы все рассказать старшему технику. Но потом решил не терять времени зря и помчался на предельной скорости к белеющему вдали зонту. Солнце било в глаза. Блеклая вода под выгоревшим небом отсвечивала слюдянистыми бликами и казалась впереди густой, неподвижной. Лишь бурун за кормой да брызги напоминали о ее прохладе и текучести.


Еще от автора Геннадий Николаевич Солодников
Рябина, ягода горькая

В этой книге есть любовь и печаль, есть горькие судьбы и светлые воспоминания, и написал ее человек, чья молодость и расцвет творчества пришлись на 60-е годы. Автор оттуда, из тех лет, и говорит с нами — не судорожной, с перехватом злобы или отчаяния современной речью, а еще спокойной, чуть глуховатой от невеселого знания, но чистой, уважительной, достойной — и такой щемяще русской… Он изменился, конечно, автор. Он подошел к своему 60-летию. А книги, написанные искренне и от всей души, — не состарились: не были они конъюнктурными! Ведь речь в них шла о вещах вечных — о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях, — все это есть, до сих пор есть в нашей жизни.


Лебединый клик

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Колоколец давних звук

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Страда речная

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Не страшись купели

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Пристань в сосновом бору

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Рекомендуем почитать
Антарктика

Повесть «Год спокойного солнца» посвящена отважным советским китобоям. В повести «Синее небо» рассказывается о смелом научном эксперименте советских медиков. В книгу вошли также рассказы о наших современниках.


Зеленый остров

Герои новой повести «Зеленый остров» калужского прозаика Вячеслава Бучарского — молодые рабочие, инженеры, студенты. Автор хорошо знает жизнь современного завода, быт рабочих и служащих, и, наверное, потому ему удается, ничего не упрощая и не сглаживая, рассказать, как в реальных противоречиях складываются и крепнут характеры его героев. Героиня повести Зоя Дягилева, не желая поступаться высокими идеалами, идет на трудный, но безупречный в нравственном отношении выбор пути к счастью.


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Опрокинутый дом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пересечения

В своей второй книге автор, энергетик по профессии, много лет живущий на Севере, рассказывает о нелегких буднях электрической службы, о героическом труде северян.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».