Повести. Пьесы - [94]

Судя по всему, за прошедшие годы Пашка не только красивее, но и богаче не стал. Правда, мебелишки чуть прибавилось, но лежанка стояла все та же, под обшарпанным пледом она была вся в рытвинах, как заезженная проселочная дорога, — поработали подруги! Ракетки на стене уже не было, в углу у окна валялись три пары стоптанных кроссовок. Почему здесь, а не в прихожей, Дарья допытываться не стала: у такого прохвоста все не как у людей.

Граф даже не слишком ее разглядывал, сразу полез. Она отстранилась:

— Погоди, отдышаться дай.

Ясно было, что все может выйти само собой, никакие разговоры не понадобятся. Но так Дарье не хотелось. Прохвост не прохвост, а должен понять значительность момента, не в любовники его вербуют — в отцы.

— Все холостой? — спросила она с некоторым осуждением.

Он махнул рукой:

— Провел два эксперимента — не по мне!

— Детей, небось, наплодил, — начала Дарья, надеясь, что на этой теме беседа задержится и сама собой выведет на предстоящее событие. Но Граф только хмыкнул и потащил ее на кухню, где расторопно вытащил из холодильника колбасу, огурцы и запотевшую бутылку.

— Спрячь, — сказала Дарья, — не надо.

— Да ты что? По чуть-чуть.

— Не надо! — уже настойчиво повторила она.

— Не хочешь, что ли?

— Просто — не надо.

— Ну ладно, — согласился Пашка, — не то время, чтобы силком поить. Я вот хватану для настроения…

Он так сноровисто обезглавил бутылку, что Дарья почти крикнула:

— Ну не надо, не пей!

— Почему? — изумился Граф.

— Ты чего, с каждой бабой бутылку достаешь?

Он уставился на нее с искренним удивлением:

— Старуха, да ты что? Ты где живешь? Если на каждую по бутылке, это сколько же по нынешним ценам надо иметь? А я не миллионер. Вот эта бутылка, не поверишь, два месяца стоит. Зачем добро переводить, если и так дают?

— Хозяйственный! — сказала Дарья.

— А ты думала. Только в особых случаях, вот как для тебя.

«Особый случай» был все же приятен. Дарья возразила поласковей:

— Вот и на меня не траться. Дешевле обойдусь.

Граф подозрительно глянул на нее — голову дурит или как? — и все же потянулся к бутылке.

— Ну не надо же!

— Раз уж откупорена. Не по-русски…

— Ну прошу тебя!

Он недоуменно отставил бутылку:

— Слушай, а почему?

— Почему, почему, — хмуро проворчала Дарья. — Потому! Еще не хватало — рожать от алкаша.

Пауза вышла довольно долгой.

— Как — рожать? — с глупой улыбкой переспросил, наконец, Граф.

— Не знаешь, как рожают?

— Ты чего, рожать надумала?

— Дошло, наконец.

— А… почему вдруг?

Вопрос был, может, и не совсем дурацкий, но Дарья не сочла нужным реагировать.

— Да нет, я, конечно… Хочешь так хочешь… — Пашка все же собрался с духом и выдавил: — Почему именно от меня-то?

Она хмыкнула презрительно:

— А ты что, не мужик?

— Мужик-то мужик, но… Я ведь жениться не собираюсь.

— Да кому ты нужен — жениться!

— Ну а ребенок чей будет?

— Мой, чей же еще.

— Только твой?

— Ну не твой же.

— Нет, все-таки…

— Да ты чего, боишься, что ли? — уже в упор спросила она.

— Чего мне бояться? — неуверенно возмутился Граф. — Тоже еще… делов…

— Ну слава богу. А то уж подумала, и на это не годишься.

— На это как-нибудь, — возразил Пашка с самонадеянностью профессионала.

Они попили чаю, скучновато перебирая немногочисленных общих знакомых. Пашка сунулся заново ставить чайник, Дарья его остановила. Тогда он сказал, бодрясь:

— Ну?

— Чего — «ну»? Стели, — глухо отозвалась она. — В ванной полотенце хоть чистое?

— Нормальное. Ты в комнате разденься, а то шмотки замочишь.

— Высохнут, — ответила Дарья и пошла в душ. Ей не хотелось раздеваться при нем и просто не хотелось с ним соглашаться.

В ванной зеркало было треснувшее, зато в полстены, Дарья разделась, посмотрела на себя. Ничего, кое-что осталось, бывает и хуже. Не Венера, куда там, но смотреть можно. И живот не висит, в порядке живот. Растянется, конечно — ну да ладно, для такого дела не жалко. А может потом и назад уберется, другие-то рожают, и ничего.

Граф негромко стукнул в дверь.

— Чего тебе? — крикнула она, убавив воду.

— Помочь не надо, а? Спинку помылить.

— Обойдемся, — ответила Дарья и уж потом удивилась: чудно, раньше бы от одного его голоса сомлела. И чего с мужиком стало? Постель, вон, пошел стелить. Прежде бы послушался, как же! Схватил бы, швырнул — только бы тряпки ее по комнате запорхали…

Она надела рубашку и халатик, пошла в комнату. Легла. Граф возился на кухне, позвякивал посудой. Потом вошел, сел на край лежанки.

Дарья молчала.

— М-да, — сказал он, — интересная ситуация. А ты молодец.

— Почему?

— Без отца рожать не боишься?

— Почему же без отца? Не от святого же духа.

— Постой, но ты же сама…

— Сама, — оборвала она, — сама. Успокойся. К тебе никаких претензий.

— А я что, я спокоен…

Не снимая брюк, он прилег рядом, отогнул одеяло. Руки полезли под рубашку, зашарили по груди, по животу. Чужие, вялые руки — ну хоть бы что-нибудь ощутила!

Дарье стало неприятно.

— Постой, — сказала она.

— Чего?

— Ну погоди, не надо.

Он продолжал свою механическую работу, и Дарья крикнула, рывком отодвинулась:

— Ну говорю же — не лезь!

— Да ты чего? — возмутился Граф. — Ну, знаешь… Сама, понимаешь…

— Чего сама? Думаешь, поманил — а я и разбежалась?

— Я поманил?!