Повести моей жизни. Том 1 - [52]

— Да, особенно у Троицкого, — ответил я. — Я туда часто хожу, но в вырытых ямах и здесь они должны быть. А что это вы тут делаете вместе? 

— Да вот там, — и он указал на дачу, — выследили важного государственного преступника и увезли в тюрьму в Москву! — ответил он уже совсем простым тоном, очевидно, хорошо зная, что за окаменелостями ходят в эти места ученые и даже платят за них деньги мальчишкам. 

Остальные крестьяне все тоже заговорили разом, явно желая рассказать прохожему свои новости. 

— Против царя пошел! — прервал их писарь важным тоном, но был, в свою очередь, перебит одной из двух подошедших к нам крестьянок: 

— А и не верится что-то, такие добрые господа! — заговорила одна. 

— Уйдите вы, уйдите! — строго сказал им писарь. — Не бабье это дело. 

Обе женщины, не обижаясь, отошли немного в сторону и сели на землю, с любопытством смотря на нас. 

— Книжки народу читали, бунт и неповиновение хотели сделать! — ораторствовал писарь. — Вот за это и сошлют их в Сибирь, на каторгу! — дополнил он, обратившись к сидевшим заступницам. — А нам велели смотреть, чтобы, если кто придет к ним, сейчас же представлять по начальству. 

Мне стало несколько неловко. Ведь я бывал здесь раза два, хотя и по вечерам. Кто-нибудь из присутствующих мог меня узнать, и мне даже показалось, что вторая из женщин, помоложе, смотрит на меня с особенным любопытством, не как на совершенно не известного ей. Но надо было продолжать разговор. 

— А что же, никто к ним теперь не приходил? 

— Пока никого. А в доме посадили двоих жандармов в засаду. 

— И много было арестованных здесь? 

— Только один, другие, верно, уехали еще несколько дней назад. 

Очевидно, мне здесь нечего было больше делать. Чтоб удобнее уйти, я еще раз спросил, нет ли где мест с блестящими камушками вроде моих, и отправился на берег Москвы-реки. Скрывшись за обрывом, я быстро пошел по направлению к городу и, не заходя в него, повернул в Петровско-Разумовское. Там, у Павелка, я ни разу не бывал. Я пошел по улице и нашел дом, где он жил. Около него по наружности не было ничего особенного. Заметив, что напротив него, на перекрестке дачных улиц, находится фруктово-колониальная лавочка, я вошел в нее и прежде всего купил пару больших пряников. В лавочке была только одна ее хозяйка, полнокровная молодая женщина с веселыми глазами и приятным видом. 

— Что это у вас тут случилось? — спросил я ее прямо. 

Собственно говоря, я даже еще не знал, случилось ли действительно тут что-нибудь, но думал, что если в окрестности все благополучно, то на ее недоумение отвечу, будто слышал о какой-то драке на улице.

Но она так и подпрыгнула на своем месте. 

— Как же, как же! — затараторила она с величайшим оживлением. — Вот там напротив, в доме, всю ночь рылись жандармы! В самую позднюю что ни на есть ночь приехали, и так тихо, что у нас никто и не проснулся! Человек тридцать приехали, и сам ихний капитан с ними! И увезли в Москву всех, кто там был, и никто не знает куда! А в их квартиру посадили жандармов, чтобы, значит, отпирали всякому, а как только взойдет, сейчас же хватали за обе руки и отводили в участок. А утром-то пришла молочница. Как ее хватили за обе руки, а она уронила молоко-то, разлила по всему полу-то да как завизжит, думала, что грабители, да и села со страху в молоко! А сторож-то здешний был на улице и ничего не знал. Как услышал, да и прибежал на крик и говорит им: «Что вы, злодеи, с ней делаете? Ведь это моя дочь!» Все же отвели сначала обоих в участок, а потом выпустили, от них самих я и слышала! А потом мальчик от булочника приходил, и этого схватили и хотели вести в участок, да одумались, больно мал, повели его в булочную и спросили, — тамошний ли он. Говорили булочнику, что строго приказано арестовывать всякого входящего, и за отпуск мальчика взяли восемь булок! А теперь сидят и ждут, вон один выглядывает! 

Я посмотрел в отворенную дверь и действительно увидел выглядывающую в окно из-за края усатую физиономию. 

— А больше нигде не были? — спросил я. 

— Были, были! Еще в трех местах! — и она назвала мне дома и самые фамилии жильцов. Это все были студенты Петровской академии из кружка петровцев, большинство которых еще ходило в народе. 

Итак, аресты были значительны... Мне особенно горько было, что захваченные увезены в Москву, что никто не сидит под домашним арестом, чтоб я мог как-нибудь к нему тихонько пробраться с наступлением ночи и попытаться его освободить. 

Беспокойство за друзей, оставшихся в Москве, все сильнее и сильнее овладевало мною. Распростившись наконец с торговкой, которая, казалось, готова была говорить целые сутки, я поспешил к линейке, отправляющейся в Москву, доехал в ней до Тверского монастыря внутри города и оттуда побежал прямо к Алексеевой.

3. Какое счастье быть принятым в тайное общество!

Выхожу и вижу: там сидят целы и невредимы все мои друзья. 

— Что, ни у кого из вас не было обыска? — спрашиваю. 

— Ни у кого! — ответил Кравчинский, по обыкновению так крепко сжимая меня в объятиях при встрече, что у меня затрещали кости. 

— Ну а за городом плохо! — ответил я и рассказал им о моих приключениях.