Повести - [24]

Лева с унылым видом ходил вокруг машины, ожидая, пока из-под нее выберется Григорий.

— Ну что, поедем? — бросился он к Корсакову, вытиравшему тряпкой руки.

— Не пить тебе портвейна, — хмуро бросил Григорий, — разве что пешком домой доберешься.

— А груз?

— Груз здесь останется. Коничка полетела.

— И ничего сделать нельзя? — вцепился Лева в плечи Григория, и взгляд его снова стал умоляющим. — Ты же такой умный...

— Оставь свои шутки! — недовольно отвел его руки Григорий. — Давай на ночлег устраиваться, до утра все равно на этой дороге даже ишака не увидишь...

— А груз? — опасливо посмотрел по сторонам Лева. — Ты знаешь, на сколько тысяч там его? Вдруг что случится...

— Ничего не случится, давай спать.

Устроились на тюках, тесно прижавшись друг к другу. Но до утра так и не заснули: к холоду примешивалось Левино беспокойство.

Взошедшее солнышко согрело их, но настроение не улучшилось: дорога по-прежнему была пустынна, да и голод давал себя знать. Решили печь картошку.

— Она без соли еще вкуснее, — не преминул заметить Лева и вдруг сорвался с места.

— Едут!

Радость быстро уступила место прежнему отчаянию — это был мальчишка лет четырнадцати, на видавшем виды велосипеде. Но, тем не менее, после переговоров с ним Лева решительно подошел к Григорию.

— Пиши, что нужно. Не успеет стриженая девка косы заплести, как я буду здесь. К вечеру жди!

Остановка в дороге — всегда нож острый для шофера. И все-таки Корсаков не мог не засмеяться, увидев, как важно Лева уселся на велосипедном багажнике.

К вечеру Лева не вернулся. Зато неожиданно подкравшаяся из-за гор туча разразилась ливнем.

«Тюки! Ситец!» — с первыми же крупными каплями сверкнула молнией мысль.

Григорий затолкал их в кабину, когда ливень скрыл от него дорогу, машину, небо. Места в кабине уже не было. Пытался спрятаться под машиной, но дождь, промывая картошку, поливал Григория мутноватой жижей.

— А, будь что будет! Там хоть вода чистая! Все равно мокрее не стану...

Схватившись за борт, чтобы не поскользнуться, Корсаков стал потихоньку топтаться на месте: было холодно, и нога давала о себе знать.

Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. Лишь в горах сердито перекатывался гром, да журчали по сторонам дороги ручьи.

Эта ночь была одной из самых долгих в его жизни. Разве только та, в сыром и гулком подвале... Спички отсырели, и костер он не смог разжечь. Григорий спрятал часы, чтобы не смотреть на них все время, и присел на подножку.

В этой позе и застал его проезжавший мимо старик на ишаке. Внимательно осмотрел машину, Григория, сочувственно покачал головой и, развязав платок, протянул Корсакову лепешку.

Лева приехал в середине дня на высокой арбе.

— Ни один шофер не едет сюда. Застрянем, говорят, нас кто вытаскивать будет? Вот! — протянул он Григорию завязанную в тряпку деталь, а сам бросился к машине. Заглянул через борт, рванул дверцу кабины и медленно подошел к Корсакову. Леве все было понятно.

С этого дня жизнь Корсакова стала сплошным мучением. Дорожный случай, видно, здорово расположил к нему Гойхмана. И тот теперь вовсю пытался показать свое расположение.

— Машина у тебя лучшая в районе, — любовно проводил Лева пухлой ладонью по ветровому стеклу. — Работа, вообще я тебе дам! — закатывал от удовольствия глаза. — А чего нет? — спрашивал Лева и сам отвечал. — Нет жены! И чтобы она была такая же хорошая, как машина! Нету? Найдем! Я что? Плохой экспедитор? Я могу найти топленое масло, детскую клеенку, доски, хоть сейчас пол настилай — и я не могу найти жену? А что? — подошел он вплотную к Григорию, молча слушавшему Левины откровения и еле сдерживающемуся от смеха. — Ты знаешь, как я нашел свою Бетю? Когда я увидел эти сто килограммов живого веса, я сразу сказал себе: Лева, стой! Это то, что надо!

Здесь уже Григорий не мог сдержаться и даже остановил машину.

— А что сказала Бетя, когда увидела меня? Нет, ты скажи, что сказала Бетя, увидев меня? — теребил Лева плечо Григория.

— Откуда мне знать? Я что, при этой встрече присутствовал?

— А-а-а, — торжествующе протянул Лева. — Не знаешь? А она-таки тоже сказала: это то, что надо! Еще бы не то, что надо! — самодовольно хмыкнул Лева.

Такая Левина болтовня ничуть не раздражала Григория, наоборот, даже скрашивала дорогу. Но когда Лева принимался рассказывать анекдоты, тут уж Григорий не выдерживал. К началу одного анекдота Лева мог прилепить середину другого и конец третьего, получалась несусветная чепуха. К тому же Лева говорил, спотыкаясь на каждом слове, часто теряя нить рассказа. И, как правило, он один смеялся над своими остротами, придерживая обеими руками колыхающийся живот.

— Гриша, — добавлял он, переставая смеяться, — такой анекдот я рассказываю только своим лучшим друзьям! — и многозначительно поднимал палец.

Если Лева делал перерыв в анекдотах, то заполнял его не менее нудными поучениями о необходимости «уметь жить». Поводом для этого служил категорический отказ Григория получать «левые» со случайных, попадающихся на дороге, пассажиров.

— В тэбе що, повний гаманець грошей, мабуть? — накидывался Гойхман на Корсакова, видя, что тот демонстративно не замечает протянутых «трешниц» и «пятерок» или с возмущением отводит руку слишком настойчивого пассажира. До войны Лева жил где-то на Украине и сейчас еще, в особенности, когда волновался, сбивался на «хохлацкую мову».