Повести - [21]

Весь день мать и сын хранили молчание, ни разу не возвращаясь к приезду кассира. И лишь поздно вечером, когда Григорий заскрипел кроватью, укладываясь, вошла мать.

— Гришенька, — шептала мать. — Ты же помнишь, знаешь, папа всегда отдавал деньги мне... Разве только на семечки или на пиво себе оставит... И зарабатывал он помногу. Но ни одной зарплате я так не радовалась, как сегодня... Ты уж прости меня за слезы... Но все мы матери такие... Появился ребенок — плачем, сам пошел по земле — плачем, в школу отправляем — плачем, женим — плачем, деньги от сына получаем — тоже плачем. Еще больше, может быть... Значит, те слезы лились не напрасно. Вот посмотришь, все хорошо будет, поверь мне... Поверь, родной мой!..

Директор совхоза был немало удивлен, когда в дверном проеме появился Корсаков... без костылей. Сделав вид, что не заметил происшедшей перемены, он весело заговорил о том, что Корсаковы все его склады разграбили, метра мешковины нет во всем совхозе.

— Значит, можно менять специальность, — твердо произнес Григорий.

— Менять? А на что? — лукаво прищурился директор.

— Машинку на машину. Даешь «баранку»!

— А в футбольную команду тебя не записать? Ребята правого края никак найти не могут. Или, может быть, в курашисты подашься?!

— Насчет футбола попозже, — серьезно ответил Корсаков. — Костыли-то еще за дверью стоят.

— А ну, пройдись по комнате, — попросил Касымов.

Григорий немного подумал и осторожно направился к директору.

Тот перехватил гримасу боли, на мгновение исказившую лицо парня, но виду не подал.

— Твоя правда! — решительно протянул он руку. — И твой верх. Даешь «баранку»!

Несколько дней подряд, почти не переставая, лили дожди. Небо висело низко над крышами такое же хмурое, серое, как земля, и, казалось, поменяй их местами — никто не заметит этого. А потом всю ночь бушевал ветер, стучал по крыше ветками деревьев, тоскливо завывал в трубе, пригоршнями швырял в окна зимнюю «крупу».

Утром, шагнув за порог, Григорий невольно зажмурился: солнце больно ударило в глаза. На небе — ни облачка.

— Высота — миллион километров! — вспомнил Корсаков высшую оценку, какую давали летчики такому небу. Подошел к кусту сирени и не поверил себе — набухли почки! Еще вчера голые, безжизненные прутики, сиротливо качавшиеся на ветру, сегодня ласково смотрели на мир зеленоватыми глазками.

Григорий притянул веточку, прижал к лицу и радостно засмеялся: весна!

— Весна пришла, мама! Весна! Слышишь?!

Мать давно не видела сына таким радостным, возбужденным. Что ж, весна — это хорошо. Только много ли радости она принесет им?

Иногда бывает так: услышит человек едва различимый стук в калитку, приоткроет ее — никого! Наглухо захлопнется калитка, стучи не стучи — не откроет больше хозяин. А иной и на второй, и на третий стук выйдет: а вдруг это не баловство мальчишек, а действительно кто-то по делу пришел?

Раньше Григорий совсем не задумывался над тем, кем была для него Галка. Хотя, если кто-нибудь из ребят дергал ее за косички, Григорию хотелось броситься на обидчика. Удерживало только одно — задразнят. Тот же самый Лешка Громадин по всякому поводу и без повода будет заводить разговор о женихах и невестах, бросая при этом выразительные взгляды на Григория и Галку. Да и классную доску — стирай не стирай — каждый день будут украшать простые, но многоговорящие формулы, где в роли слагаемых значились бы имена Григория и Галки.

Может быть, это была любовь — первая, волнующая, тревожащая ни с чем не сравнимой новизной чувств.

Тогда Григорий никогда не признавался даже себе, не то что Галке, в этом чувстве. Теперь же был почти уверен, что любил ее раньше, любит сейчас, хоть Галка живет только в памяти...

В автошколу Григорий попал только благодаря Касымову. На медицинской комиссии хирург, видя, как парень балансирует, стараясь пройти ровно, тут же записал в карточку два роковых слова — «не годен». Пришлось директору совхоза пустить в ход все свои дипломатические способности, чтобы из двух слов осталось только одно. В качестве главных козырей шли Маресьев, безногие комбайнеры и машинисты паровозов. Касымов, правда, и сам был не вполне уверен, что многие из называемых им людей действительно существуют. Но количество имен сделало свое дело.

— Вы, случайно, раньше на машине не ездили? — спросил Корсакова после экзаменов преподаватель, видя, как уверенно себя чувствует курсант за рулем.

Тот отрицательно покачал головой.

— Тогда, значит, родился шофером!

Григорий весело улыбнулся, разглядывая новенькое удостоверение шофера третьего класса, а не стажерскую карточку, которую получили остальные курсанты его группы.

— Значит, говоришь, поздравить можно? — встретил его дома директор. — Знаю, знаю, что уже настоящий водитель! Жаль, шоферам пить нельзя, а то не мешало бы обмыть сейчас твои «корочки».

— Шоферам нельзя, а начальству можно, — назидательно произнесла мать, доставая из буфета бутылочку. — От Лешки тогда спрятала, — пояснила она, перехватив недоуменный взгляд сына.

— А я тебе и работу подыскал, — усаживаясь за стол, как бы между делом, сказал Касымов. — В сельпо шофера призвали в армию. Так машина скучает без хозяина, ждет тебя — не дождется.