Повести - [7]

Так и сидел он над стаканом лимонного сока за столиком на двоих, опустив глаза. И вдруг понял, что в этом жизнерадостном красочном городе, где на каждом шагу открываются тысячи возможностей для развлечений, все они не для него. При его характере, взглядах, возрасте, положении, да и финансах, он был предоставлен самому себе, мог рассчитывать только на свое собственное общество или вот так, как сейчас, наблюдать, сидя за своим уединенным столиком.

Все эти люди существовали где-то за пределами его досягаемости, словно за стеклянной стеной.

Допив лимонный сок, он расплатился и собрался уходить.

Человек в полосатой рубашке и зеленом, как трава, галстуке привлек его внимание: он сидел в другом конце зала и был тоже один; вероятно, он кого-то ждал, потому что настораживался при любом движении в зале, смотрел в сторону дверей и тут же опять разочарованно откидывался в кресле.

Может быть, он тоже ждет, сам не зная кого…

Неожиданно Бендлу вспомнилась хрупкая переводчица, ее маленькое улыбающееся лицо, выпуклый лоб и ярко сияющие глаза. Анико, она сказала, ее зовут Анико… Имя звучало экзотично, будто по-японски, и доносилось как бы издалека, с другого берега.

Впрочем, она милая и красивая и совсем иная, чем он предполагал, чем можно было ожидать.

Снова он мысленно услышал ее веселые слова, сказанные мимоходом, как бы невзначай, о чем-то второстепенном: «В другой раз. Наверняка такая возможность еще представится».

И тут же его безжалостно кольнуло острие вопроса: а что, если и вправду представится?

Он собирался еще перед сном позвонить домой, хотел узнать, что нового, как там жена, родные. Но когда пришел в гостиницу, показалось, что уже слишком поздно и он только зря разбудит жену, даже испугает. Ведь ничего особенного не произошло, можно спокойно отложить разговор на завтра.

Ночью его номер выглядел еще более тесным и убогим, чем днем. Кровать, ночной столик, шкаф, два стула и умывальник — вся мебель бесцветная, безликая, казенная.

Внимание привлекла лишь репродукция какого-то желтого пейзажа — широкая венгерская степь под жгучим палящим солнцем, а на косогоре домик с низкой соломенной крышей и высокий колодезный журавль.

Откуда же он знал этот полумертвый край? Ведь пейзаж показался ему давно знакомым, примелькавшимся, может, он видел его на иллюстрациях в книгах или во сне… да, скорее всего, в часто повторяющемся одном и том же сне. У каждого человека есть свой излюбленный пейзаж, только ему одному близкий, исхоженный вдоль и поперек край его сновидений.

Тесный неуютный номер с затхлым воздухом, с занавесками, пропахшими табачным дымом, — на всем, казалось, лежит тонкий слой пыли и отовсюду поднимается едкий запах дезинфекции или мастики. А больше всего раздражал молочно-белый шар, затерянный у самого потолка, тусклый свет едва достигал резного бордюра старого шкафа, и комната была погружена в полумрак.

Погасив белый шар на потолке, он зажег ночник, настежь открыл скрипящие створки окна, и тогда из узкого темного переулка, словно из погреба, в комнату ворвались звуки цыганского оркестра, пение, смех, шум и едкий чад из кабачка в полуподвале.

Он с раздражением закрыл окно, улегся в постель, погасил ночник и, размышляя в темноте, стал ждать, когда же его одолеет сон.

В общем-то, думал он, этого маленького номера ему совершенно достаточно на те несколько дней, которые он проживет в Будапеште. Через день-другой он, может быть, и привыкнет, научится жить здесь в одиночестве…

Сон все не приходил. Ему казалось, что шум всего города собирается в этом узком переулке, проникает в окно его номера, чтобы не дать покоя ни на минуту. Тогда он спрятал голову под подушку и сразу уснул.

Он видел перед собой пожелтевшие травы широкой южной степи, которая выступила из убогой рамы и, разливая кругом грязноватую желтизну, затопила всю тесную комнатку.

Его обдавал сухой жаркий воздух и дурманящий запах горьковатой полыни; желтая удушливая пыль забиралась в уши, в нос, в глаза, во рту пересохло, и его одолевала усталость от прожитого дня.

По оврагам убегала вдаль извилистая дорога, она то исчезала в высоком сухом ковыле, то снова появлялась впереди, на пологом склоне. А там, за зеленым пригорком, блестела синяя гладь озера, по краям поросшего высоким камышом, — освежающая синь среди дневного зноя.

И весь этот край, горы, степь, а главное, озеро казались неправдоподобными, нереальными, как бы по ошибке попавшими в раму картины, произвольно объединенными горячечной фантазией. Что это — мечта, игра воображения или просто сон?..

Над степью в прозрачном воздухе летят птицы, диковинные большие птицы, скорей всего соколы, широко распластав могучие крылья, они легко парят в свободном просторе, поднимаются ввысь в редеющей пелене солнечной желтизны…

Внезапно солнце осветило стену, яркий лучик упал золотой лентой на закрытые глаза.

В тесный гостиничный номер ворвался новый день.

2

Еще перед отъездом из Праги Бендл представлял, как распорядится в Будапеште своим свободным временем, куда пойдет, кого навестит, кому позвонит.

Но с утра до вечера он был занят и каждый день откладывал эти визиты на неопределенное время.