Повести - [4]

Он шел, и город любезно раскрывал перед ним бесконечные новые виды, манил все дальше и дальше, в глубь изящных ансамблей, выставляя напоказ своеобразную, привлекающую своей новизной красоту.

За каждым углом он обнаруживал оригинальной планировки жилые массивы, зеленые скверы, маленькие площади, церкви необычной архитектуры, роскошные особняки, уютные кафе, магазины, рестораны и на первый взгляд не слишком занятные, но для этого города весьма характерные закоулки.

Он чуть не заблудился — запутался в схожих боковых улочках и переулках — и не сразу понял, в каком направлении надо идти, чтобы попасть на главный проспект.

Между высокими домами вдруг увидел тихий, ничем не примечательный скверик с купами каштанов, густые кроны которых бросали тень на скамейки возле чахлого, затоптанного газона.

Все скамейки были заняты. В стороне, в дальнем углу сквера, в песочнице на детской площадке весело щебетали дети.

Почувствовав внезапную усталость от яркого солнца и шумных улиц, он с наслаждением опустился на свободное место в тени.

Люди вокруг разговаривали, а он не разбирал ни слова, по жестикуляции стараясь хотя бы догадаться, о чем идет речь, но и это ему не удавалось.

Рядом с ним сел мужчина средних лет, с головы до ног одетый в черное, даже шляпа у него была черная, носовым платком он вытер пот с лица, но шляпу так и не снял. Потом вынул из портфеля бутерброды с салом и стал есть, с хрустом закусывая их зеленым перцем, да еще умудрялся при этом сопя читать газету, разложенную на коленях.

Напротив в глубокой тени играли в карты пожилые мужчины в рубашках да брюках с подтяжками, очевидно, пенсионеры. Они громко спорили, вокруг них сгрудились многочисленные болельщики и тоже что-то кричали друг другу.

Откуда-то со стороны Дуная порывами налетал сухой горячий ветер, он не освежал, а лишь увеличивал усталость.

По дорожке мимо скамейки проходили люди, наверное, возвращались с работы, откуда-нибудь с недалекой фабрики, и оставляли за собой обрывки слов.

Сосед по скамейке доел хлеб, догрыз перец и теперь сидел неподвижно, шляпы он так и не снял, газета лежала у него на коленях; но вот он начал клевать носом, голова то и дело падала на грудь, он резко вздрагивал, выпрямлялся, но вскоре все начиналось сначала.

— Арпад, Арпад! — настойчиво звал пронзительный женский голос около детской площадки. Но никто не откликался, и женщина кричала до хрипоты. Было два часа дня, по-видимому, она звала сына обедать.

Он встал, отряхнул с костюма пыль и двинулся дальше. Шел наугад, выбирая тенистые улочки, лишь бы укрыться от палящих солнечных лучей.

И вдруг оказался на главном проспекте, прямо напротив старой гостиницы, где остановился. Подождав, пока загорится зеленый огонек, перешел дорогу и наконец скрылся от солнечного зноя в полутьме вестибюля, даже днем освещенного хрустальными люстрами.

Когда он попросил ключи от своего номера, прилизанный портье на минутку оторвался от каких-то бумаг и ответил по-немецки:

— Простите, вы инженер Бендл?

— Да, это я.

— Для вас здесь записка, — строго произнес портье и вместе с ключом подал ему вчетверо сложенный листок из блокнота.

Записка была написана по-чешски, круглыми, словно разбегающимися во все стороны буквами. Почерк был маловыразительный, скорее всего женский. В записке лаконично сообщалось:

«Зайду за вами в 19.30, есть два билета в оперу. А.»

Ему сразу припомнилось утреннее заседание, как он беспомощно стоял, нелепо улыбаясь, — никто из его торговых партнеров не говорил по-чешски, а он в свою очередь не владел венгерским. Обменявшись несколькими любезными фразами по-немецки, все опять растерянно заулыбались. Он ждал, что же будет дальше, но ничего не происходило, все молчали, переминаясь с ноги на ногу, и улыбки застывали на губах. Но вот появилась хрупкая, небольшого роста энергичная девушка с коротко подстриженными светлыми волосами и необычайно ясными большими глазами на ничем, казалось бы, не примечательном лице.

Он обратил внимание только на эти глаза, сияющие глаза, устремленные на него.

— Извините, пожалуйста, за опоздание, — сказала она на точном, заученном по учебнику чешском языке, слишком твердо произнося слова. — Я далеко живу… на самой окраине…

Своим приходом она словно вдохнула во всех желание опять улыбаться. Напряжение, которое заметно нарастало под масками улыбок, тут же исчезло, все оживились и решили, не теряя больше времени, как можно быстрее приступить к переговорам.

И сам он тоже сразу почувствовал себя увереннее, теперь ему было на кого опереться, на чью помощь рассчитывать. Карие глаза были здесь, рядом, они следили за движениями его губ, смотрели все время внимательно и беспокойно, чтобы понять и осмыслить поток его слов.

На переговорах она сидела справа возле него, положив перед собой раскрытую школьную тетрадь и блестящую шариковую ручку, но за все это время ничего не записала; переводила уверенно, быстро и, очевидно, достаточно точно на свой родной язык, о чем можно было судить по ответам венгерских партнеров.

Председатель комиссии Домокош говорил о выгодности сотрудничества, о том, как успешно с самых первых шагов развиваются их отношения, которые сегодня уже являются необходимостью для обеих сторон, чему немало способствовали личные деловые контакты.