Повести Ильи Ильича. Часть 3 - [20]

Дорога к самой высокой точке окрестности заняла еще один час. На всем пути был только один трудный тягун на саму вершину, где все сбавили темп и стали размерять шаг. Пока поднимались, облачная пелена полностью закрыла цепь главного хребта. В облаках скрылась и одна из вершин Эльбруса. Зато с другой стороны горы во всей красе предстала покоренная накануне зеленая красавица и многие другие горы, названия которых Волин никак не мог запомнить.

Большая тау была только на пятьдесят метров выше Большого седла, но казалась отсюда намного величественнее. А вся Бештау, взятая целиком, огромным великаном нависала над всеми горами и селениями долины. Внушаемый ею восторг высоты накладывал на картину смыслов последние штрихи. К заложенным в память накануне фотографическим образам нижнего мира еще при взлете на Малое седло добавились мазки, наполнившие статичную горную картину жизнью. Это были собранные в разноцветный ковер пятна зеленой, голубой и желтой палитры лесов курортного парка. Это были цепные разрезы узких ущелий невидимых речек, а за ними, подсвеченные и затемненные, щедро проведенные кистью художника плавные линии и полосы хребтов, поднимающиеся друг за другом и уходящие на горизонте во взбаламученную ветром белесую дымчатую мглу, за которой оставалась незавершенной бесконечная синь небес. Жизни картине добавляла чувственная молодая энергия хозяйничающего на вершине ветра, и полет орлов, сопровождавших поход и продолжавших парить на нравящейся им высоте, чуть ниже людей на вершине. Вид Бештау с Большого седла был последним штрихом и ключом, закрывшим картину Николая Ивановича от дурных своих и вороватых чужих мыслей.

Причину, по которой Волин должен был охранять свое миропредставление от дурных и вороватых мыслей, он точно не знал, но представлял ее следующим образом. Его картины мира были не устойчивы. Им не хватало глубины, многослойной повторяемости в измерении, которым жила душа.

Привыкнув за много лет оперировать техническими терминами, он представлял себя некой системой, функционирующей с непременными ошибками.

Ошибки технической системы описывались двумя гиперболами, расходящимися от горизонтальной прямой, размеренной относительными единицами различимости, в противоположные бесконечности. При больших значениях коэффициента различимости полезного сигнала ошибки были минимальными. Когда уровень сигнала падал, или многократно увеличивался уровень мешающих ему внутренних шумов и внешних фоновых сигналов, работа системы переставала соответствовать замыслу.

Для удобства и простоты анализа верхнюю границу раскачиваемого сигнала системы можно было бы приписать вредному воздействию, например, самой сильной ловушки, а нижнюю – прочим соблазнам, и бороться с ошибками поодиночке, но с уровня системы так не получалось. С уровня системы внешние противники плохо различались, представляясь одной общей сложной помехой, бороться надо было сразу со всеми. Вот поэтому, как думал Николай Иванович, так его всю жизнь тянуло приподняться над собой, хотя получалось это только во сне или в редкие минуты просветленных мыслей, подвигнутых неожиданными обстоятельствами. Как это было с ним из-за семейных переживаний или на вершине, когда мир лежал у его ног.

Могущественного противника, с которым необходимо бороться, Николай Иванович представлял себе еще туманнее. Одно ему было понятно – у него человеческие корни. Но корни эти были слишком древни, глубоки и разветвлены, чтобы можно было надеяться на успешное противоборство в одиночку. Прочитав массу информации по этому поводу, Волин видел, что твердого знания об этом противнике нет, и что как только намечаются пути появления такого знания, они заливаются морем шумовой и похожей на правдивую информации, различить в которой правду-истину за время человеческой жизни невозможно.

Из всех гипотез и теорий происхождения и развития человека его душа отобрала только два общих соображений.

Первым было то, что живущие сегодня люди – тварные создания, сотворенные на земле. Это прямо следовало из библии и подтверждалось ходом истории. Другое дело, какой бог нас создал? Русские мыслители, пытавшиеся понять, почему библейские представления сводят русского человека с ума, всегда находили в книге двух богов. Признавая существования единого бога и славя осанну, в ней сплошь и рядом написано про какого-то другого бога. Зачем тот, кто сотворил человека и которого в книге называют отцом, глубоко разбираясь в слабостях изменчивой человеческой натуры, использует их? И почему он вдобавок очень жесток? От кого еще идет эта вечная людская торопливость и стремление силой обращать людей в истинную веру огнем и мечом, как не от него? И кто он? Разве он – бог, творец и вседержитель?

На уровне тех же книжных понятий около бога всегда крутится многоликий сатана. И когда Волин сопоставлял, сколько вокруг культов и вер, каждая из которых считает себя истинной, а неверным несет страдания, непременно задумывался, а не проявление ли это сатанинской многоликости? Иисус прямо говорил евреям, что их бог – сатана. Потому что не понравилось ему то, что Волин и все мы увидели сегодня, – результат воплощения библейского плана.