Повести и рассказы - [17]

Но Хаджия возразил:

— Да нет, что хорошо, то хорошо… как так не ладится? «Роднею-у-у»… «мамалыгу-у-у»… видишь — одинаково оканчиваются на «у». Продолжай, Попик… дальше еще пойдет лучше.

Бледное лицо Попика просияло. Погладив свою невидимую бороду, он стал читать:

Свое брюхо — что за скот ты! —

Напоил бедняцким потом!

Ну, Петреску…

— Тсс! — негодующе зашипел Македонский. — Ты, братец, должно быть, учился поэзии по «Святцам»… Прости меня, но даже Генко Ладжуняк, что пиликает на скрипке в корчме Барышкова, и тот сочиняет лучше тебя…

На эту издевку Попик обиделся. Он аккуратно сложил бумажку, сердито сунул ее за пазуху и проговорил ехидным тоном:

— Много ты понимаешь в стихах… Прости тебя, господи. Ничего-то ты не знаешь!.. В стихах разрешаются всякие вольности. Хочешь, прочитаю тебе «О, Былгаррода?»[2] Увидишь, что и настоящие поэты так сочиняют… Когда в стихах пишешь — по-всякому можно…

И Попик быстро вынул из-за пазухи книжку, погладил свою невидимую бороду и приготовился читать.

— Смотрите-ка, Брычков идет, — сказал Хаджия и показал на окно.

Дверь распахнулась, и Брычков вошел, еле переводя дух. Он был одет в свой старый заношенный костюм.

— Ха! Вот и Брычков… пусть он скажет, мастер Попик стихи сочинять или нет, — проговорил Македонский.

Брычков поздоровался со всеми, поздравил Хаджию с освобождением из тюрьмы и сказал:

— Господа, я пришел по важным делам.

Македонский взглянул на него с виноватым видом.

— Пришли важные известия, — продолжал Брычков. — Явился к нам посланец из Бухареста. Идем скорее — у Владикова собрание.

Немного погодя все четверо подошли к училищу и ввалились в квартиру учителя.

IX

Там уже собралось несколько народолюбцев и множество хэшей. На столе перед Владиковым лежали распечатанные письма и стопка номеров газеты «Свобода». Он был серьезен, но не из-за происшествия, случившегося ночью. Серьезны были и лица остальных собравшихся. Очевидно, всех занимал какой-то важный вопрос.

Те, что вошли последними, молча поздоровались и сели.

Владиков повернулся к ним и тихим, растроганным, многозначительным тоном начал:

— Братья, дело важное. Довольно нам скитаться и голодать в чужих краях. Как видно, близится наш час принести пользу дорогому нашему отечеству. Болгария снова нуждается в нас. Придется нам опять подвергнуть себя испытанию. Турецкие тираны стали совершенно бесчеловечными, и терпеть их насилия больше нельзя; вы обо всем этом прочтете в «Свободе». Народ готов подняться и разорвать оковы, в которых тираны и мучители держали его пять столетий. Нам надо только подать ему братскую руку помощи. Правильно я говорю?

— Нужно помочь! — сказал Хаджия.

— Мы должны помочь, — промолвил Попик.

— Война тиранам! — пылко вскричал Македонский.

Владиков одобрительно кивнул и продолжал:

— Сейчас наши в Бухаресте решили, что пора отправить чету в Сербию, а оттуда мы перейдем на нашу милую родину. Явился к нам и посланец. У нас просят содействия. Вы согласны его оказать?

— Все согласны, все!

— Так! Надо теперь созвать всех наших братьев хэшей, где бы они ни были — в городе или в окрестностях, и чем бы они ни занимались — огородничеством или еще чем, — созвать их и объяснить им все так, чтобы они были готовы. Но обязательно надо собрать всех, чтобы мы знали, на чем стоим. Эту работу поручим Македонскому, хорошо?

— Ему, ему, согласны!

Македонский в знак благодарности отдал честь собранию.

— Панайот будет ожидать чету на сербской границе в Кладове, а в Болгарии, в Софийском округе, комитеты уже подготовили население{23}. Готовы выступить и горожане и крестьяне. Левский сейчас в Русе{24}, у бабушки Тонки[3]. Приехать сюда он не может. Ему надо сообщить вам о многих важных делах, но сам он не имеет возможности это сделать. Посылать письма нельзя; значит, надо нам отправить в Русе человека бесстрашного и памятливого, чтобы Левский сообщил ему все необходимые сведения — о плане и дате восстания, о наиболее важных пунктах и о тысяче других дел. Но для столь ответственного поручения нужен человек смелый и опытный, который сумеет встретиться с Левским в Русе и вернуться так, чтобы этого не пронюхали турки. Как вам известно, дозоры стоят на берегу Дуная через каждые сто шагов. А в Бухаресте сейчас подходящего человека нет, потому что всех самых надежных уже отправили с другими поручениями. Сейчас Дунай подо льдом, и лодки не нужно, — можно пешком перейти с румынского берега на турецкий за одну ночь; но главное — найти подходящего человека… Без указаний Апостола мы работаем во тьме.

— Чтобы среди бухарестских патриотов да не нашлось никого на такое дело — срам! — пробормотал один хэш.

— А может, и правда нету, — отозвался другой.

— Есть, да только никому не хочется совать голову в петлю. Умные они, подлецы… — добавил третий хэш.

— Господа, нам тут не к чему заниматься критикой, — сказал Владиков. — Есть ли у них такой человек, нет ли, этого я не знаю; но нам они заявляют, что нет. А дело и впрямь крайне опасное, и тому, кто на это решится, действительно придется, как только что сказал Христов, «сунуть голову в петлю». Но кто же из нас не пожертвует своей жизнью ради такого святого дела? Покажем, что браильские юнаки не боятся опасности, когда речь идет о благе народа; я уверен, что каждый из нас готов пойти.