Повести и рассказы - [192]

Теперь, живя дома, он иногда помогал матери по хозяйству, а большей частью делал свои машины и вырезывал фигурки. Кроме ножика, у него уже были долото, напильник и буравчик, и он владел ими так искусно, что кое-что из его изделий начал покупать Мордка-шинкарь. Зачем?.. Этого Антек не знал, хотя ею ветряные мельницы, избушки, замысловатые шкатулки, фигурки святых и резные трубки расходились по всей округе. Все удивлялись таланту неизвестного самоучки, даже немало платили за его изделия шинкарю, но мальчиком никто не интересовался и уж, во всяком случае, никто не подумал о том, чтобы протянуть ему руку помощи.

Разве кто-нибудь станет ухаживать за полевыми цветами, дикой грушей или вишней, хотя известно, что при некотором уходе из них можно было бы извлечь больше пользы…

Между тем мальчик подрастал, и деревенские девушки и женщины все ласковей поглядывали на него и все чаще говорили о нем:

— Ну и красив же, бестия, ох и красив!

Антек на самом деле был красив. Он был хорошо сложен, ловок, держался прямо, а не так, как крестьяне, у которых спины согнуты, и от усталости они еле ноги таскают. Лицо у него было тоже не такое, как у других, — с правильными чертами, свежее, румяное и вместе с тем умное. Волосы у него были светлые, кудрявые, брови темные, а глаза темно-синие, мечтательные.

Мужчины удивлялись его силе и корили его за то, что он бездельничает. Женщины любили смотреть ему в глаза.

— Как глянет, подлец, — говорила какая-то бабенка, — так и побегут мурашки по спине. Такой молоденький, а смотрит, как большой, да не как наш брат, а словно шляхтич какой!

— Вот уж неправда! — возразила другая. — Смотрит он обыкновенно, как все подростки, но такая у него сладость в глазах, что просто за сердце хватает! А уж я в этом разбираюсь!..

— Ну, уж я-то получше тебя разбираюсь, — не сдавалась первая. — Я в имении служила…

Женщины спорили, так или этак смотрит Антек, а он тем временем вовсе на них не смотрел. Пока что хороший напильник интересовал его больше, чем самая красивая женщина.

В эту пору войт, старый вдовец, у которого дочь от первого брака уже вышла замуж, а дома была еще куча детей от второго брака, женился в третий раз. Но, как известно, плешивым на роду счастье написано, вот он и нашел себе за Вислой молодую, красивую и богатую жену.

Когда эта пара встала перед алтарем, люди начали подсмеиваться, и даже ксендз покачал головой, до того они не подходили друг к другу.

Войт трясся, как нищий, вышедший из больницы, и только потому был не очень седым, что голова у него была гладкая, как дыня. Зато жена его была — как огонь! Настоящая цыганка, с алым, как вишня, чуть приоткрытым ртом и с черными глазами, в которых пламенем горела юность.

После свадьбы дом войта, обычно такой тихий, сразу оживился: от гостей не было отбоя. То являлся стражник, у которого почему-то стало больше дел в волости; то писарь, видимо не насытившись лицезрением войта в канцелярии, приходил к нему еще и домой; то навещали войта стрелки из охраны, до тех пор не очень-то часто показывавшиеся в деревне. Даже сам учитель, получив месячное жалованье, швырнул в угол старый тулуп и разоделся, как барин, так что в деревне многие начали величать его «ваша милость».

И все эти стражники, стрелки, писаря и учителя тянулись к войтовой, как крысы к мельнице. Не успевал один войти в горницу, как другой уже стоял у забора, третий мчался с другого конца деревни, а четвертый вертелся вокруг войта. Хозяюшка была рада всем, весело смеялась, кормила и поила гостей. Но случалось, она выдерет кого-нибудь за волосы, а то и побьет, потому что настроение у нее часто менялось.

Наконец после полугодового веселья все понемногу успокоились. Одним стало скучно, других войтова прогнала, и только пожилой учитель, сам недоедая и моря голодом жену, каждый месяц, получив жалованье, покупал какую-нибудь безделушку для своего туалета и либо усаживался у войтовой на пороге (из комнаты он был изгнан), либо клялся и вздыхал у забора.

Однажды в воскресенье Антек, как всегда, отправился с матерью и братом к обедне. В костеле было уже полно народу, но для них нашлось еще местечко. Мать опустилась на колени среди женщин — справа, а Антек с Войтеком среди мужчин — слева; и все трое молились, как умели: сначала святому, стоявшему в главном алтаре, потом святому, который стоял над ним, потом святым в боковых приделах. Антек молился за отца, которого придавило деревом, и за сестру, у которой в печке слишком быстро вышла болезнь, и о том, чтобы милосердный бог и его святые из всех алтарей послали ему счастье в жизни, если на то будет их воля.

Когда Антек уже в четвертый раз подряд повторял все свои молитвы, он вдруг почувствовал, как кто-то наступил ему на ногу и тяжело оперся о его плечо. Он поднял голову. Протискиваясь сквозь густую толпу, возле него остановилась войтова, смуглолицая, раскрасневшаяся, запыхавшаяся от быстрой ходьбы. Она была одета, как крестьянка, но из-под платка, соскользнувшего с плеч, видны были сорочка из тонкого полотна и нитки янтарных и коралловых бус.

Они посмотрели друг другу в глаза. Она все еще не снимала руки с его плеча, а он… стоял на коленях, смотрел на нее, как на какое-то чудесное видение, и не смел пошевелиться, боясь, чтобы оно не исчезло.