Повести и рассказы писателей Румынии - [13]

Шрифт
Интервал

— Граф?

— Он сам, граф.

— Ай-ай! И как же он тебе прислуживал?

Янош знал эту историю так же, как ее знали все на селе. Он тоже тогда хотел сходить в графский трактир, но его все задерживала то жатва, то молотьба, и, пока он собирался, граф обанкротился. Люди говорили, будто он закрыл свой трактир потому, что сам же пропил его.

— Прислуживал, как всякий кельнер. А на стенах, наверху, висели эти большие картины — покойная барыня, когда была молодая, его дед в полковничьем мундире, потом охота в лесу.

— Стало быть, он их не продал?

— Предал, когда закрывал трактир.

— У них всегда так: продают, продают, а все-таки еще остается.

— И он наливал тебе водку?

— Наливал, разрази меня бог, если вру.

— А теперь, говоришь, он капли в рот не берет?

— Не берет. Только надолго ли это?

И Янош, лежа в постели, спрашивал себя: разве у Тибора Бароти это надолго? Огонь в печи бросал яркие блики на чисто подметенный пол, на спинку кровати. Янош следил за их игрой, и у него смыкались глаза. Он в полудреме размышлял: граф, у которого было такое состояние, продал дом за бесценок, и никто в этом не виноват, потому что государство у него дом не отбирало. А сколько добра! Он до конца дней мог бы жить, распродавая его понемногу! Вот теперь у него и служба есть, разве плохо было бы, если бы он сохранил свои пожитки? Экое горе это пьянство! Барыня, его мать, как будто тоже пьяной умерла, так что и неизвестно, от болезни она слегла или от вина!

В одну из таких одиноких ночей Яноша разбудил громкий лай собаки. Кто-то ходил по двору. Янош приоткрыл дверь, чуть-чуть, чтобы не настудить в кухне, и увидел на белом снегу, под ледяным светом луны, знакомую тень. На этот раз он даже не удивился — он так много думал о графе, почти поджидал его.

— Входите, барин! Входите, собака привязана.

Граф вошел. Он трясся от холода, руки и ноги его онемели, лицо как будто опухло. На нем не было ни пальто, ни куртки, ни кожуха — ничего, кроме городского костюма, чего-то вроде платка на шее и туфель, которые от набившегося в них снега потеряли форму и казались огромными.

Янош торопливо разжег огонь, не зная, о чем спросить графа, чем его потчевать. Он еще не совсем очнулся от сна, и ему стало холодно. Барин уселся на лавку, с его обледеневшей одежды закапала вода.

— Разденьтесь, барин. Сядьте поближе к печке. Чего бы дать вам поесть? Молоко наверху, дочка, когда шла спать, взяла с собой кувшин, хотела поставить простоквашу. Вы знаете, что я выдал дочку замуж? Хотите немножко картофельной похлебки?

Барин кивнул головой.

— Только бы погорячее! — пролепетал он.

— Я думал, вы на деревообделочном заводе… — тихо сказал Янош.

Его разбирало любопытство, но задать вопрос прямо он не осмеливался, хотя на этот раз, кажется, чувствовал себя с господином графом гораздо проще.

— Я уже десять дней не там. Меня уволили.

— Узнали о вашем происхождении… и не захотели…

— Нет, они с самого начала знали. Меня приняли, но… я заболел, пролежал пять дней, и за отлучку… без уважительных причин… Теперь ведь так!

Граф ел быстро и красиво, держа ложку длинными, еще не совсем отогревшимися пальцами и откусывая хлеб, как это делают господа, а не кроша его мелко, по-мужицки. Янош налил ему еще тарелку, и граф так же быстро и красиво съел и эту.

— Немножко свиного сала? — спросил Янош.

Граф снова кивнул и съел и сало, накалывая кусочки на спичку.

— Только в дом я вас не могу повести, там спят дочь и ее муж.

— Я посплю здесь, у тебя!

— Постель с лавки сын взял с собой на ферму. Разве… Ну, если желаете, со мной, на кровати…

— Мне лишь бы согреться! — опять прошептал граф и начал снимать ботинки.

Когда они оба забились под одеяло, Янош прижался к стене, чтобы дать место барину и не беспокоить его, но граф отогрелся и, словно опьянев от тепла, пустился в разговоры. Янош не знал, говорит ли граф с ним или сам с собой, и с удивлением слушал.

— Я свинья, братец, свинья. Я пил пять дней подряд, и меня выгнали. Но как же мне не пить? Работаешь, работаешь, наконец надоест! Если не работаешь, все равно надоест! Вся жизнь — это нескончаемая, бессмысленная скука… Ты думаешь, я отправился прямо сюда? Нет, я пытался пойти к жене, к графине Эрике, в Тыргу-Муреш. Графиня Эрика — продавщица в кондитерской. Дочки уже большие. Одна учится в школе, другая работает у парикмахера. Они обо мне забыли, не видели меня с самого раннего детства. Но Эрика, она могла бы получше припомнить прошлые дни… Знаешь ли ты, Янош, как я привез ее в Баротфалву? Из города, с вокзала до села, я вез ее в коляске, запряженной шестью лошадьми. А когда мы подъехали к подножию холма, на котором мои прадеды построили часовню, я взял ее на руки и понес на холм, чтоб не устали ее ножки, чтоб от песка не испортились туфли. И так же на руках снес ее вниз. Когда она просила меня о чем-нибудь, я опускался на колено и целовал кончик ее башмачка.

У Яноша от изумления дух перехватило. Послушать только, вот так чертовщина!

— И я ее выгнал, с детьми на руках, Янош, как собаку выгнал. Даже коляски не дал доехать до вокзала. Ей пришлось взять повозку у Домокоша. Когда я вернулся с войны, она мне уже не нравилась, я разлюбил ее. Я познакомился там с одной немкой, ах, что за женщина! Продажная тварь, дьявол ее побери! И я просто уже не мог видеть Эрику! «Только дочерей мне рожаешь, — сказал я ей, — уходи, я приведу себе другую, она родит мне сыновей. Дочь родила мне Анна Келемен, дочь у меня от Берты Эрдес, от сестры попа в Кристуре — тоже дочь, и ты меня дочерьми порадовала. Убирайся, смотреть на тебя не хочу больше!» Да, кажется, я еще и побил ее, Янош. Потом я просил ее вернуться, но она не захотела. Бросила меня одного, несчастного, с бедной мамой, упокой господь ее душу, и мы в одиночестве пили с горя. И вот теперь я постучался в ее двери. Она пришла вечером из кондитерской, дочки тоже были дома, сидели подальше; в комнате пахло кофе, поджаренным хлебом. Я чуть не падал с ног от голода, я сказал ей: «Прости меня, Эрика!» А она мне ответила: «Иди к сестре попа в Кристуре!» — и вытолкнула меня и закрыла дверь. К сестре попа в Кристуре! Вот что она мне ответила! Она забыла о днях, когда я любил ее. Она помнит только о том, что я ее выгнал, как свинья. Потому что я свинья, Янош, это правда. И тогда я пошел в село, сюда то есть. По дороге продал куртку, шапку продал, сапоги. За них я получил вот эти туфли и две бутылки водки.


Еще от автора Василе Войкулеску
Монастырские утехи

Василе ВойкулескуМОНАСТЫРСКИЕ УТЕХИ.


Избранное

В сборник произведений современной румынской писательницы Лучии Деметриус (1910), мастера психологической прозы, включены рассказы, отражающие жизнь социалистической Румынии.


Рекомендуем почитать
Крик далеких муравьев

Рассказ опубликован в журнале «Грани», № 60, 1966 г.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Собачье дело: Повесть и рассказы

15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.


Счастье

Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Уроки русского

Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.


Избранное

В книгу включены избранные повести и рассказы современного румынского прозаика, опубликованные за последние тридцать лет: «Белый дождь», «Оборотень», «Повозка с яблоками», «Скорбно Анастасия шла», «Моря под пустынями» и др. Писатель рассказывает об отдельных человеческих судьбах, в которых отразились переломные моменты в жизни Румынии: конец второй мировой войны, выход из гитлеровской коалиции, становление нового социального строя.