Повести и рассказы - [2]

Большим усилием раздвинув сошедшиеся в единое целое ветви ели, Серов двинулся дальше. Солнце уже взошло достаточно высоко. Отбившись еще вечером от партии, он проклинал себя за это -- теперь вот догоняй. Вдали, сквозь лес, показался островок света. Никак, поляна. Хоть свет божий увидеть в этих хвойных джунглях. И Серов двинулся к поляне. В этих гиблых местах, как он и ожидал, нет ничего нормального. Даже эта поляна -- не то поляна, не то болото какое-то. Все во мху, комарьи тучи. Пробираясь по кочкам, обходя лужи, Серов то и дело щупал почву палкой, которую держал в левой руке. Попади сейчас в трясину -- тут тебе и конец. Серов взглянул на небо -- яркое зарево света, ни голубизны, ни облаков. Солнце набирало яркость с каждой секундой. Серов надавил пальцами на глаза, встряхнул головой. Шаг, еще один. Серов остановился, напрягая зрение, зажмурился, потом посмотрел вперед. Какая-то трава, слякоти вроде бы нет. Шаг, еще шаг -- внезапно левая нога пошла вниз. Дна не было. Падение было столь внезапным, что Серова охватило чувство, будто внутренности остались сверху, а тело ушло куда-то вниз. Через секунду все стало на свои места. Большой глубины яма с водой была так густо обрамлена травой, что заметить ее края было невозможно, и теперь Серов стоял на левой ноге по колено в луже. Вторая нога вытянулась в сторону и погрузилась коленом в мокрый мох. Сжав зубы от боли, он стал выкарабкиваться. Его, на удивление, не засасывало. Это была вовсе не трясина, а обыкновенная лужа, отличавшаяся только глубиной. Вытянув из лужи ногу, он уселся на краю бугорка и стал выливать из резинового голенища мутную воду. В недрах лужи творился настоящий смерч. Миллиарды частичек ила закручивались в вихре, вздымаясь к самой ее поверхности. И даже уже сильные, несущие тепло солнечные лучи не могли пробиться через кромешный мрак иловой завесы, преломляясь и образуя на поверхности множество обломков световых нитей.

1988 г.

ХРОНИКА ДВУХ СОБЫТИЙ

Шел мелкий дождь. Жозеф стоял на тротуаре, регулярно то подходя к его краю, то отходя, чтобы не быть облитым грязью из луж, обильно покрывавших дорогу и разбрызгиваемых проезжавшими автомашинами.

Прошло уже полчаса, как к этому месту, Жозеф еще раз огляделся, проверяя приметы, именно к этому, должен был подъехать тот, о ком он слышал уже много лет, можно сказать, всю жизнь. Легендарный, один из тех, кто знал то дело не понаслышке.

Дождь усилился. Крупные капли забарабанили по металлическим листам дорожных знаков, раскачиваемых ветром между столбами на перекрестке. И без того промокший костюм Жозефа стал быстро темнеть на глазах, распухая и становясь тяжелее. Загнутые кверху поля шляпы, сдерживающие в образованном внутри кольце набравшуюся воду, пропитались насквозь и, резко обвиснув справа, вылили за воротник не менее стакана. Недолгое состояние, когда верхняя часть одежды мокрая, а под ней еще сухо, прошло, и чувство прилипающей влажности стало нарастать. Жозеф посмотрел на часы. Даже титанического терпения, которым он запасся, предвидя подобные повороты в отношениях с этим стариком, уже стало не хватать. Опоздать на пять, десять, ну, пусть даже пятнадцать минут, это простительно. Но на полчаса, человеку такого полета, пусть даже и в прошлом, -- это уже становилось непонятным. Может, старый хрыч решил подшутить и вовсе не явится. Ну, нет, он нужен, как воздух. Без него в этом деле будет слишком много неясного. Он это знает, чувствует и должен прийти. Хотя, какое ему дело до всего этого, по правде говоря. А может склероз, может вышибло из памяти время встречи?

Жозеф решил подождать еще пять минут и идти звонить. Дождь усиливался с каждой секундой, нависая над улицей сплошной пеленой. Ветер резко ударил в лицо и заставил обернуться к стене здания, обдавая тело струями дождя. Он стал замерзать, как кем-то вдруг включенный механизм, застучали, пронзая дрожью все тело , челюсти. Терпению пришел конец, и Жозеф повернулся к дороге, чтобы стремглав промчаться к телефонному автомату. Занеся ногу для шага, он застыл от неожиданности: у края тротуара, на дороге, прямо около него стояла длинная серебристая машина. Жозеф настороженно сделал к ней два шага, все еще не веря, что столь долгое и мучительное ожидание закончилось небезуспешно. Дверца приоткрылась и, никем не придерживаемая, распахнулась до упора ограничителей. Жозеф облегченно вздохнул. Теперь было ясно, что это за ним. Встряхнув шляпу, он сел в мягкое кресло из замши, хлопнув дверцей, посмотрел на того, кого так долго ждал.

Рассказывая как-то о нем Жозефу, отец говорил: "Этот Шатович -- жутко хитрая бестия, и как бы он ни скрывал, на его физиономии сразу это видно".

Жозеф и предположить не мог, что и сейчас, когда он ожидал увидеть стоящего одной ногой в могиле, на лице Шатовича осталась неистребимая маска хитрости.

-- Простите, я немного задержался. За книгой заезжал. Выписал год назад, и вот сегодня, на тебе, пожалуйста, приходит извещение. Книга ценная, сто лет ей, почти ровесники мы с ней, -- глядя на Жозефа, произнес Шатович. На нем был серый вельветовый пиджак, черные брюки и синяя в клетку рубашка, расстегнутая почти до пояса.