Повести и рассказы - [36]

— О…, — лицо Хомякова оживилось, и глаза блеснули злым огнем. — Черта с два забудешь! За какое число?

— Двадцать четвертое.

— Занятно. Читай, читай… — Хомяков почесал за оттопыренным ухом и приготовился слушать.

— Так служат наши земляки, — вполголоса, ехидно прочел Ходанич.

— Давай, давай, — торопился Васька.

Ходанич продолжал:

— Случай у автостанции. Моросил осенний дождь. Люди в ожидании своих автобусов толпились у автостанции, старались найти место посуше да потише. Внутрь помещения мало кто шел, боясь пропустить транспорт. Начальник курсантского патруля Геннадий Ткачук… О! Даже начальник! Шишка великая же, и патрульный курсант Е. Виноградов уже в который раз проходили мимо и с удивлением отмечали: и чего мокнуть под дождем, когда рейс по динамику объявляют и слышимость прекрасная… Дальше неинтересно.

Ходанич мычал, водил пальцем. — Ага, вот, … и все же происшествие возникло на автостанции. К курсантскому наряду подбежала перепуганная девушка и начала жаловаться на двоих парней, которые вели себя недостойно и оскорбляли ее. «Постараемся задержать», — сказал Г. Ткачук.

— Врубились, этот тип в своем амплуа! — мстительным, шмелиным голосом прожужжал Хомяков, — борец за справедливость.

— Отвянь, слушай дальше, — перебели Ходанич. — Вот они разделились. Ткачук побежал в указанном… подругой… направлении. Ого! Пьяный, вооруженный преступник, как потом выяснилось… Удар ножом… Любопытно!

Хомяков, сгорая от нетерпения, вырвал газету, отыскал интересное место и улыбнулся.

— За счастье! Получил перо. Идиот! Как маслом по сердцу! Приятная неожиданность… Дорога к заветным офицерским погонам оборвалась. Ая–яй! До чего же наивны люди? Да плевал я на эти погоны!

Фактически он подумал, что на месте Ткачука поступил бы не только диаметрально противоположно, но еще и отвесил бы хохотушкам легкого поведения, потому что к порядочным девушкам парни не пристают.

— Комсомольский активист курсант Геннадий Ткачук показал пример мужества и героизма, до конца выполнив долг вооруженного защитника Отчизны, — Хомяков с пафосом дочитал до точки. Автор материала его не заботил. «Значит, скоро он зарисуется здесь», догадался Васька и мутными глазами уставился на сцену. Спектакль его не интересовал. Он пришел сюда лишь потому, что Олег посоветовал, это модно и можно подзаработать. Но в течение первой половины действия он, подстраиваясь под зрителей, бурно аплодировал и, иногда вслух развивал мысли Ходанича, делился с соседом по ряду впечатлениями и замечаниями по игре актеров, костюмам и декорациям, удачно ввертывая услышанные когда–то слова, термины, понятия: всепокоряющая эмоциональная наполненность, неизгладимый эффект, точность чувств, свобода игры на сцене, меткость социальных характеристик. Однако с трудом великомученика досидел до антракта и встретил его возгласом облегчения, точно перенес страшнейшую пытку суда инквизиции. Ткачук был забыт. В перерыве между действиями Ходанич по случаю удачного дела пригласил Ваську в буфет на чашку кофе с заварным. Полгода назад до сухого закона, давали с коньяком.

***

Васька уверенно держал руль. В зубах дымилась сигара. «Жигуленок» бежевого цвета, выделенный для «спецзадания» Ходаничем, которому в свою очередь подарил отец на день рождения, мчался по проспекту Энгельса. У ЦУМа в двадцать ноль ноль, как объяснил Олег, не взирая ни на что, Васька должен был дождаться обаятельную девушку по имени Светлана и доставить по назначению.

Мрачные мысли одолевали Хомякова. В сентябре пошел четвертый год образования их тесного союза. И с каждым днем Хомяков ощущал, как проваливается все глубже в вонючую яму, выкопанную Ходаничем, и в которую добровольно, без особых усилий позволил себя спихнуть. Васька бултыхался, темное прошлое и настоящее тянули на дно, не давая возможности собрать воедино усилия воли и выкарабкаться оттуда; и хотя пальцы еще держались за кромку, на них хладнокровно и лицемерно наступал Ходанич… Васька стал тенью Олега, его двойником, уподобившись послушному псу, которому хозяин в зависимости от настроения великодушно бросает кость и гладит по шерсти, либо сажает на цепь, или бьет палкой. И это особенно удручало. Но также, как обточенный ветром голыш, сорвавшись с вершины скалы, увлекает за собой ревущий поток камней, так и минутное неудовольствие выросло в страшную антипатию. Васька уже точно знал, что вопрос о существовании их союза — вопрос времени. Когда? Какое событие станет острым мечом, который разрубит тугой узел противоречий?

Васька сбросил газ и притормозил у угла магазина. Девушка шла к машине. И тут впервые Ваське пришла в голову мысль: поступит иначе, нежели того хотел Ходанич.

Дверка открылась. Сначала на резиновый коврик упала ледышка, затем тонкая шпилька черного сапожка коснулась его поверхности и декоративная малиновая варежка, ядовито–яркая, оперлась на сидение. Два больших бумбона на черно–белой шапочке лизнули васькин нос. Она повернулась. Разрумяненное морозцем, красивое личико, губки–ничтоки, огромные зеленые глаза и красивый голосок с восклицанием: «Хэллоу», — все это разом обрушилось на Хомякова.