Повести и рассказы - [31]

Я могу получить бостоновскую культуру в желанном количестве по возвращении, если осуществлю свой план, свое радужное видение, поселиться там. Теперь я должна направлять все свои усилия на знакомство с европейской культурой, а Бостон сохранить на закуску. Но я не в силах, время от времени, заранее не заглянуть туда мысленно с помощью бостонца. Неизвестно, когда мне еще удастся снова встретить его; но если там много таких, как мистер Леверетт, я, конечно, не стоскуюсь, когда осуществлю свою мечту. Он настолько культурен, насколько может быть живой человек. Странно, как подумаешь, сколько различных сортов культуры!

Здесь двое англичан, которые, вероятно, также очень культурны, но почему-то мне не легко усвоить себе их образ мыслей, хотя я всеми силами стараюсь. Мне нравится их манера говорить, и иногда мне кажется, что было бы хорошо отказаться от мысли научиться французскому языку, а просто попытаться научиться говорить на родном языке, как говорят на нем эти англичане. Не так важен самый их разговор, хотя и он часто бывает довольно любопытный, как выговор и мелодичность их голоса. Кажется, будто они должны очень стараться, чтобы так говорить; но наши англичане, по-видимому, вовсе не стараются, ни говорить, ни что-либо делать. Это — молодая девушка и ее брат. Кажется, они принадлежат к аристократическому семейству. С ними я находилась в частых сношениях, так как охотнее позволяла себе говорить с ними, чем с американцами, из-за языка. Кажется, будто разговаривая с ними, я изучаю новый язык.

Никак не предполагала я, уезжая из Бангора, что еду в Европу учиться английскому. Если я действительно научусь, не думаю, чтобы вы меня поняли, когда я возвращусь, и не думаю, чтоб вы особенно пленились моей манерой говорить. Меня бы сильно критиковали, заговори я так в Бангоре. Однако я серьезно думаю, что Бангор — самое требовательное место в мире; ничего подобного я здесь не встречала. Скажи им всем, что я пришла к заключению, что они слишком взыскательны. Но я возвращаюсь к молоденькой англичанке и ее брату. Желала бы я показать их вам воочию. На нее приятно смотреть, она кажется такой скромной и сдержанной. Несмотря на это, однако, одевается она так, что обращает на себя общее внимание, чего я не могла не заметить, когда как-то пошла с нею гулять. На нее все смотрели, но она как будто этого не замечала, пока я, наконец, не выдержала и не обратила на это ее внимание. Мистер Леверетт очень высокого мнения о ее туалетах; он называет их «костюмом будущего». Я скорей назвала бы их костюмом прошедшего — англичане, как тебе известно, так сильно привязаны к прошедшему. Я это на днях сказала madame Maison-Rouge — что мисс Вэн носит костюм прошедшего. Прошлогодний, хотите вы сказать? — сказала она со своим легким, чисто французским смехом.

Помнишь, я писала тебе несколько времени назад, что я пыталась сколько-нибудь ознакомиться с положением женщины в Англии, и встретившись здесь с мисс Вэн, я сочла это удобным случаем несколько увеличить запас моих сведений. Я много расспрашивала ее об этом; но она, по-видимому, не в состоянии удовлетворить меня. На мой первый вопрос она мне отвечала, что положение женщины зависит от общественного положения ее отца, старшего брата, мужа и пр. Она сообщила мне, что ее собственное положение очень хорошо, так как отец ее родственник — какой именно, я забыла — лорду. Она этим очень гордится; и это доказывает мне, что положение женщины на ее родине не может быть удовлетворительно; так как, будь оно таково, оно не находилось бы в зависимости от положения ее родственников, даже ближайших. Лорды — не моего ума дело, и я выхожу из терпения, хота она так мила, как только можно себе представить. Мне кажется, будто моя обязанность спрашивать ее как можно чаще, неужели она в самом деле не считает всех людей равными; но она всегда отвечает, что не считает и признается, что не смотрит на себя, как на равную леди, как ее там зовут, жене важного родственника ее отца. Я стараюсь всеми силами убедить ее в противном; но она как будто не желает убедиться; и когда я спрашиваю ее, так ли точно думает и сама леди насчет того, что мисс Вэн ей не ровня, — она кротко и мило смотрит на меня и восклицает: «конечно!» Когда я ей доказываю, что это очень нехорошо со стороны леди, она как будто мне не верит и твердит, что эта самая леди «очень милая». Я вовсе не считаю ее милой; будь она милая, она не имела бы таких понятий. Я говорю мисс Вэн, что в Бангоре мы считаем такие идеи вульгарными; но тогда у нее появляется такое выражение, будто она никогда не слыхала о Бангоре. Мне часто хотелось бы поколотить ее, даром что она так мила. Если ей не досадно на людей, которые возбуждают в ней подобные чувства, мне досадно за нее. Мне также досадно на ее брата, так как она, очевидно, сильно его побаивается, что бросает для меня еще больший свет на вопрос. Она самого высокого мнения о своем брате и находит вполне естественным робеть перед ним не только физически — это, пожалуй, естественно, так как он страшно высок, силен, с огромными кулаками, — но нравственно и умственно. Она, по-видимому, неспособна усваивать себе какие бы то ни было аргументы и служит для меня живым доказательством того, что я часто слышала, а именно, что если человек робок, то никаким аргументом не победить его робости.