Повесть об отце - [32]

«Мы ездили с писателем А. Шмаковым… И вот с Фадеевым пообедали у него и поговорили. Фадеев интересно рассказывал о разных заграницах, о встречах с различными людьми, о Бернарде Шоу, которому было 90 лет, но он был такой живой и интересный».

«Александр Александрович, — говорится далее, — отнесся ко мне чрезвычайно хорошо. По скромности моей я ничего и никак не ожидал подобного. Записал в мою книжку свой адрес и просил приезжать в гости. А я говорю:

— Нынче уж на съезд писателей трудно будет попасть — вот у меня есть старенький билет от Первого съезда. Двадцать лет ему, так с ним наверное не пропустят.

— Пропустят, — говорит, — пропустят!

— Нет, мол, я пошутил, а серьезно как?

— Я серьезно говорю — пропустят, ведь власть-то наша…

Замечательное впечатление оставил он у меня».

А вот отрывок из письма Малютина к виновнику этих волнующих переживаний:

«Дорогой мой Александр Александрович!

Все это время после Вашего отъезда я жил и живу под обаянием нашей с Вами встречи. Она произвела на меня глубочайшее впечатление своей искренностью и сердечной простотой. Она волновала меня и внушала мне, глядя на Вас, истинную отеческую гордость. Я все представляю таких людей, которые моложе меня по возрасту, сыновьями, и мне радостно смотреть на них и любоваться их духовным ростом».

К таким людям относился и Фадеев.

В следующем году посчастливилось еще раз увидеться с Александром Александровичем в Москве. Фадеев, хлопотавший о публикации «Воспоминаний» Малютина, только что вернулся из Финляндии. Гостивший у сына-ботаника в Старой Рузе Малютин получил от Всев. Иванова телеграмму от 9 июля: «Фадеев примет Ивана Петровича воскресенье на даче». Именно в этот раз Александр Александрович и пообещал перепечатать рукопись на машинке и по окончании переписки сообщить Малютину. Вскоре отец получил от Фадеева радостную весточку:

«Послал Вам заказной бандеролью оригинальный текст Ваших воспоминаний и три экземпляра перепечатанных на машинке. Прошу Вас срочно выправить наиболее четкий экземпляр и срочно переслать его мне, чтобы я мог направить его в издательство и возбудить ходатайство об издании».

Челябинское десятилетие можно было бы назвать самым счастливым периодом в жизни Малютина, если бы весной 1950 года не успокоилась под енисейскими черемухами добрая спутница его жизни.

«Вынырнул я из Енисейска, отряхнул его прах, — писал он К. М. Шишковой, — прикоснулся к другой земле, подышал другим воздухом, посмотрел на кипучую жизнь других людей — и отошли от меня куда-то в сторону всякие недуги, словно бы их никогда и не было…»

В Челябинске Малютин жил вначале у дочери Анны, работавшей бухгалтером, по улице Красная дорожка (ныне Наташи Ковшовой). Затем по Садовой и, наконец, по Липецкой, где имел благодаря заботам Союза писателей благоустроенную квартиру. Тут ему не мешала думать и писать шумная поросль внучат.

— Большие окна, балкон, много света. Живу, как барон, — хвастался он в одном из писем.

Душа его была по-прежнему молодой, жадной к культуре и многообразным впечатлениям бытия. Как всегда, веселила природа: и бодрящая морозная зима, и звонкая весна, наполнявшая окрестные кварталы ароматом цветущих яблонь, и прозрачная осень. Перемены уральской погоды не смущали: «Когда здоровье хорошее, все эти перемены нипочем, как большому пароходу волны», — говаривал он. С внуком Васей (ныне инженером) он охотно отправлялся в неблизкий лес или на Миасс рыбачить.

Старого поэта восхищал Челябинск — индустриальный гигант с необычайным размахом строительства. Он стал ревностным его исследователем. Допоздна засиживался на лекциях «История челябинских улиц», «Прошлое, настоящее и будущее Челябинска».

«Что за город! — с восторгом восклицал он. — Протянулся на десятки километров! Чтобы пересечь его с севера на юг, надо проехать 28 километров, а с запада на восток — 14, 69 километров трамвайных и 20 километров троллейбусных линий! Вечером ехал на электричке и смотрел на бесконечные цепи огней по всем горизонтам… И куда ни поедешь, никаких концов не найдешь, везде впереди огни и огни, фабрики и заводы, грузовики с дробленым камнем, бегущие на стройки. А что будет лет через 10—15 — просто и не представишь!»

В одно из воскресений, продолжая знакомство с городом, он провел за этим занятием часов двенадцать, ходил пешком, ездил на автобусах, троллейбусах и трамваях. Своими впечатлениями путешественник поделился с К. М. Шишковой: он хвалил центральные улицы, особенно улицу Спартака (ныне Ленина), с их многоэтажными домами, универмагами, гостиницами, кинематографами, дворцами, филармонией, прекрасными театрами, школами, книжными магазинами («это та же Москва»).

«Обследовал парк культуры и отдыха, — рассказывалось далее, — расположенный в прекрасном сосновом бору на пространстве нескольких квадратных километров, с катанием на лодках, каруселями, качелями, эстрадами, кафе-ресторанами, многочисленными ларьками, киосками с книжной и прочей торговлей, песнями, музыкой и детской железной дорогой. Затем осмотрел Детский парк имени 30-летия комсомола, где были устроены прекрасные выставки цветов, выращенных юными натуралистами. Какая была красота! Флаги, плакаты, портреты, тысячи маленьких флажков и цветов, шествия, музыка, веселые красивые песни, поднимающие дух. Я сам тут же превратился в пионера, бродя среди веселых, нарядных, жизнерадостных детей. Слезы радости не раз застилали мои глаза, представляя светлое будущее нашей прекрасной молодежи…»